Творчество (1936)

Стихотворение входит в цикл «Тайны ремесла». Анна Ахматова пытается объяснить читателю, что такое ремесло поэта и что такое творчество. Широко известны стихи А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова,

Н. А. Некрасова на эту тему. Но Анну Ахматову инте­ресует не то, какова функция поэта (как у Пушкина в «Памятнике» или «Пророке»), а то, КАК из «ничего» появляются стихи.

Рождение стиха Ахматова представляет как после­довательные этапы, поэтому в тексте использованы синтаксические конструкции, которые начинаются со слов: но вот; тогда. Не случайно все глаголы в тексте стоят в настоящем времени - это позволяет читателю быть как бы непосредственным свидетелем творческого процесса.

Ахматова описывает в стихотворении три этапа поэтического творчества. Первый этап - это когда поэт ещё не знает, что выйдет из-под его пера:

Бывает так: какая-то истома;

В ушах не умолкает бой часов;

Вдали раскат стихающего грома. Неузнанных и пленных голосов Мне чудятся и жалобы и стоны,

Сужается какой-то тайный круг…

Творец должен погрузиться в некое загадочное состояние.

Эта загадочность подчёркивается неопределёнными местоимениями: какая-то, какой-то. Состояние это можно назвать как угодно - трансом, отрешени­ем, но именно в нём возможно соприкосновение с мировым ходом времени (в ушах не умолкает бой часов) и с потоком чувств, которыми живут люди нынешнего времени и давно умершие (неузнанные и пленные голоса).

Из общего потока «в этой бездне шёпотов и звонов» выделяется один звук (встаёт один, всё победивший звук), и начинается второй этап творчества. Эта строчка является композиционным рубежом, чертой, за которой к поэту приходит мысль, вокруг которой потом создаётся стихотворение. «Всё победивший звук» не обязательно понимать буквально - это метафора какой-то мысли, чувства. Главное, что возникновение этого звука означает, что замысел будущего стихотворения выношен. А потом проис­ходит его образное воплощение.

Образ может воплотиться только в словах. Поэт объясняет рождение стиха без участия авторской воли. Автор не мучается в поисках ярких образов, нужных слов и удачных рифм - его задача просто услышать звук. Но, конечно же, надо быть гением, чтобы услышать его. Вероятнее всего, поэт творит по воле Бога. Именно Бог даёт ему вдохновение и водит его рукой по бумаге. И лишь потом, на по­следнем этапе творческого пути, к поэту приходят слова и рифмы, чтобы он смог выразить свои мыс­ли, и тогда из-под его руки выходит законченное произведение:

Но вот уже послышались слова И лёгких рифм сигнальные звоночки, -

Тогда я начинаю понимать,

И просто продиктованные строчки Ложатся в белоснежную тетрадь.

В первой половине произведения подчёркнуты шум и суета окружающего мира: «бой часов», «раскат стихающего грома», «жалобы и стоны», «бездна шё­потов и звонов ». А во второй половине стихотворения всё затихает - становится «непоправимо тихо», так тихо, что слышно, как «в лесу растёт трава» и как «по земле идёт с котомкой лихо».

В стихотворении соединены черты символизма и романтизма. Все образы многозначны: нельзя точно определить, что значат для Ахматовой «неузнанные и пленные голоса», «жалобы и стоны», «какой-то тайный круг». Воссоздаётся атмосфера чего-то чу­десного, таинственного и даже фантастического. Всё это позволяет автору выразить «невыразимое», передать свои глубокие мысли и быть при этом по­нятой читателями.

Когда поэт рассуждает о процессе творчества, это называется авторефлексией. Стихотворение Ахма­товой «Творчество» - авторефлексивный текст.

Здесь искали:

• творчество ахматова
• творчество ахматова анализ
• анализ стихотворения творчество ахматовой

1. Творчество

Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов;
Вдали раскат стихающего грома.
Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы и стоны,
Сужается какой-то тайный круг,
Но в этой бездне шепотов и звонов
Встает один, все победивший звук.
Так вкруг него непоправимо тихо,
Что слышно, как в лесу растет трава,
Как по земле идет с котомкой лихо…
Но вот уже послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки, -
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.

Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.

Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.

Как и жить мне с этой обузой,
А еще называют Музой,
Говорят: «Ты с ней на лугу...»
Говорят: «Божественный лепет...»
Жестче, чем лихорадка, оттреплет,
И опять весь год ни гу-гу.

Подумаешь, тоже работа,-
Беспечное это житье:
Подслушать у музыки что-то
И выдать шутя за свое.

И чье-то веселое скерцо
В какие-то строки вложив,
Поклясться, что бедное сердце
Так стонет средь блещущих нив.

А после подслушать у леса,
У сосен, молчальниц на вид,
Пока дымовая завеса
Тумана повсюду стоит.

Налево беру и направо,
И даже, без чувства вины,
Немного у жизни лукавой,
И все - у ночной тишины.

5. Читатель

Не должен быть очень несчастным
И, главное, скрытным. О нет!-
Чтоб быть современнику ясным,
Весь настежь распахнут поэт.

И рампа торчит под ногами,
Все мертвенно, пусто, светло,
Лайм-лайта позорное пламя
Его заклеймило чело.

А каждый читатель как тайна,
Как в землю закопанный клад,
Пусть самый последний, случайный,
Всю жизнь промолчавший подряд.

Там все, что природа запрячет,
Когда ей угодно, от нас.
Там кто-то беспомощно плачет
В какой-то назначенный час.

И сколько там сумрака ночи,
И тени, и сколько прохлад,
Там те незнакомые очи
До света со мной говорят,

За что-то меня упрекают
И в чем-то согласны со мной…
Так исповедь льется немая,
Беседы блаженнейший зной.

Наш век на земле быстротечен
И тесен назначенный круг,
А он неизменен и вечен -
Поэта неведомый друг.

6. Последнее стихотворение

Одно, словно кем-то встревоженный гром,
С дыханием жизни врывается в дом,
Смеется, у горла трепещет,
И кружится, и рукоплещет.

Другое, в полночной родясь тишине,
Не знаю, откуда крадется ко мне,
Из зеркала смотрит пустого
И что-то бормочет сурово.

А есть и такие: средь белого дня,
Как будто почти что не видя меня,
Струятся по белой бумаге,
Как чистый источник в овраге.

А вот еще: тайное бродит вокруг -
Не звук и не цвет, не цвет и не звук,-
Гранится, меняется, вьется,
А в руки живым не дается.

Но это!.. по капельке выпило кровь,
Как в юности злая девчонка - любовь,
И, мне не сказавши ни слова,
Безмолвием сделалось снова.

И я не знавала жесточе беды.
Ушло, и его протянулись следы
К какому-то крайнему краю,
А я без него… умираю.

7. Эпиграмма

Могла ли Биче, словно Дант, творить,
Или Лаура жар любви восславить?
Я научила женщин говорить…
Но, боже, как их замолчать заставить!

8. Про стихи

Владимиру Нарбуту

Это - выжимки бессонниц,
Это - свеч кривых нагар,
Это - сотен белых звонниц
Первый утренний удар…

Это - теплый подоконник
Под черниговской луной,
Это - пчелы, это - донник,
Это - пыль, и мрак, и зной.

Осипу Мандельштаму

Я над ними склонюсь, как над чашей,
В них заветных заметок не счесть -
Окровавленной юности нашей
Это черная нежная весть.
Тем же воздухом, так же над бездной
Я дышала когда-то в ночи,
В той ночи и пустой и железной,
Где напрасно зови и кричи.
О, как пряно дыханье гвоздики,
Мне когда-то приснившейся там,-
Это кружатся Эвридики,
Бык Европу везет по волнам.
Это наши проносятся тени
Над Невой, над Невой, над Невой,
Это плещет Нева о ступени,
Это пропуск в бессмертие твой.
Это ключики от квартиры,
О которой теперь ни гугу…
Это голос таинственной лиры,
На загробном гостящей лугу.

Многое еще, наверно, хочет
Быть воспетым голосом моим:
То, что, бессловесное, грохочет,
Иль во тьме подземный камень точит,
Или пробивается сквозь дым.
У меня не выяснены счеты
С пламенем, и ветром, и водой…
Оттого-то мне мои дремоты
Вдруг такие распахнут ворота
И ведут за утренней звездой.

Выберите стихи... 27 января 1944 года 8 ноября 1913 года 9 декабря 1913 года In memoriam Nox: Статуя «Ночь» в Летнем саду А Смоленская нынче именинница... А ты думал - я тоже такая... А ты теперь тяжелый и унылый... А я иду, где ничего не надо... А! Это снова ты. Не отроком влюбленным... Август 1940 Античная страничка Белой ночью Библейские стихи: Рахиль Божий Ангел, зимним утром... Буду черные грядки холить... Бывало, я с утра молчу... Был блаженной моей колыбелью... Был он ревнивым, тревожным и нежным... В Зазеркалье В каждых сутках есть такой... В ту ночь мы сошли друг от друга с ума... В Царском селе Важно с девочками простились... Ведь где-то есть простая жизнь... Вечерняя комната Вечером Вижу выцветший флаг над таможней... Вновь подарен мне дремотой... Всё мне видится Павловск холмистый... Все мы бражники здесь, блудницы... Все обещало мне его... Все отнято: и сила, и любовь... Всё расхищено, предано, продано... Все, кого и не звали, в Италии... Вторая годовщина Высокие своды костёла... Высоко в небе облачко серело... Говорят дети Годовщину последнюю празднуй... Городу Пушкина Господь немилостив к жнецам и садоводам... Гость Да, я любили их, те сборища ночные... Дал Ты мне молодость трудную... Данте Два стихотворения Двадцать первое. Ночь. Понедельник... Дверь полуоткрыта... Долгим взглядом твоим истомленная... Древний город словно вымер... Думали: нищие мы, нету у нас ничего... Если плещется лунная жуть... Есть в близости людей заветная черта... Ждала его напрасно много лет... Жить - так на воле... За такую скоморошину... Забудут?- вот чем удивили!.. Заклинание Заплаканная осень, как вдова... Зачем вы отравили воду... Защитникам Сталина Здесь девушки прелестнейшие спорят... Здесь Пушкина изгнанье началось... Здравствуй! Легкий шелест слышишь... Земная слава как дым... И было сердцу ничего не надо... И в тайную дружбу с высоким... И вот одна осталась я... И когда друг друга проклинали... И мальчик, что играет на волынке... И мнится - голос человека... И целый день, своих пугаясь стонов... Ива Из памяти твоей я выну этот день... Из цикла «Юность» Кавказское Каждый день по-новому тревожен... Как белый камень в глубине колодца... Как невеста, получаю... Как соломинкой, пьешь мою душу... Как страшно изменилось тело... Как ты можешь смотреть на Неву... Клевета Клеопатра Клятва Когда в тоске самоубийства... Когда о горькой гибели моей... Когда человек умирает... Кое-как удалось разлучиться... Колыбельная Ленинград в марте 1941 года Летний сад Лондонцам Лучше б мне частушки задорно выкликать... Любовь Любовь покоряет обманно... Мальчик сказал мне... Маяковский в 1913 году Меня покинул в новолунье... Милому Мне больше ног моих не надо... Мне голос был. Он звал утешно... Мне ни к чему одические рати... Мне с тобою пьяным весело... Молитва Молюсь оконному лучу... Муж хлестал меня узорчатым... Мужество Муза Музе (Муза-сестра заглянула в лицо...) Музыка Мурка, не ходи, там сыч... Мы не умеем прощаться... На пороге белом рая... На стеклах нарастает лед... На шее мелких четок ряд... Надпись на книге Надпись на неоконченном портрете Нам свежесть слов и чувста простоту... Настоящую нежность не спутаешь... Не будем пить из одного стакана... Не бывать тебе в живых... Не с теми я, кто бросил землю... Не стращай меня грозной судьбой... Небывалая осень построила купол высокий... Нет, ни в шахматы, ни в теннис... Но я предупреждаю вас... Ночью О нет, я не тебя любила... О тебе вспоминаю я редко... О, жизнь без завтрашнего дня!.. Обман Один идет прямым путем... Окопы, окопы - заблудишься тут!.. Он длится без конца... Он любил... Они летят, они еще в дороге... Опять подошли «незабвенные даты»... Освобожденная Оставь, и я была как все... От любви твоей загадочной... Ответ Пo твердому гребню сугроба... Памяти Вали Памяти друга Памяти Сергея Есенина Память о солнце в сердце слабеет... Первое возвращение Первый дальнобойный в Ленинграде Перед весной бывают дни такие... Песенка (Я на солнечном восходе...) Песня мира Песня о песне Песня последней встречи Петербург в 1913 году Петроград, 1919 Пленник чужой! Мне чужого не надо... Плотно сомкнуты губы сухие... По неделе ни слова ни с кем не скажу... По твердому гребню сугроба... Побег Победа Победителям Под крышей промерзшей пустого жилья... Под навесом темной риги жарко... Подошла. Я волненья не выдал... Подражание И.Ф.Анненскому Поздний ответ Помолись о нищей, о потерянной... После ветра и мороза было... Последний день в Риме Последний тост Послесловие (Как будто заблудившись...) Потускнел на небе синий лак... Поэма без героя (отрывок) Поэт Привольем пахнет дикий мед... Призрак Приморский Парк Победы Приходи на меня посмотреть... Причитание Проводила друга до передней... Проплывают льдины, звеня... Простишь ли мне эти ноябрьские дни?.. Просыпаться на рассвете... Прошло пять лет,- и залечила раны... Птицы смерти в зените стоят... Пушкин Разлука Реквием С самолета Сад Сегодня мне письма не принесли... Сердце к сердцу не приковано... Сжала руки под тёмной вуалью... Сказал, что у меня соперниц нет... Слаб голос мой, но воля не слабеет... Слава тебе, безысходная боль!.. Сладок запах синих виноградин... Словно ангел, возмутивший воду... Смуглый отрок бродил по аллеям... Смятение Сонет (Совсем не тот...) Сразу стало тихо в доме... Стансы (Стрелецкая луна...) Столько просьб у любимой всегда!.. Тайны ремесла Так отлетают темные души... Ташкент зацветает Твой белый дом и тихий дом оставлю... Тень Теперь никто не станет слушать песен... Течет река неспешно по долине... То, что я делаю... Тот город, мной любимый с детства... Три раза пытать приходила... Ты - отступник: за остров зеленый... Ты всегда таинственный и новый... Ты знаешь, я томлюсь в неволе... Ты мог бы мне снится и реже... Ты письмо мое, милый, не комкай... Ты пришел меня утешить, милый... Углем наметил на левом боку... Уединение Уж я ль не знала бессонницы... Учитель Хочешь знать, как все это было?.. Художнику Царскосельская статуя Царскосельские строки (Пятым действием драмы...) Целый год ты со мной неразлучен... Чем хуже этот век предшествовавших?.. Чернеет дорога приморского сада... Читая Гамлета Что войны, что чума?.. Чугунная ограда... Шиповник цветет Широк и желт вечерний свет... Эпиграмма Эта встреча никем не воспета... Это и не старо и не ново... Это просто, это ясно... Эхо Я гибель накликала милым... Я живу, как кукушка на часах... Я знаю, с места не сдвинуться... Я и плакала и каялась... Я не знаю, ты жив или умер... Я не любви твоей прошу... Я окошка не завесила... Я пришла к поэту в гости... Я пришла сюда, бездельница... Я слышу иволги всегда печальный голос... Я сошла с ума, о мальчик странный... Я спросила у кукушки... Я улыбаться перестала...

Тайны ремесла

Анна Ахматова. Сочинения в двух томах.
Москва, "Цитадель", 1996.

Русская словесность. - 2001. - № 3. - С. 10-14.

Стихи о стихах: цикл А. Ахматовой "Тайны ремесла"

Цикл Анны Ахматовой "Тайны ремесла" впервые опубликован в ее последней прижизненной книге стихов "Бег времени", вышедшей в октябре 1965 г. Этот сборник Анна Андреевна начала готовить в сентябре 1960 г., на основе так и не опубликованной седьмой книги ее стихов "Нечет", сданной в издательство еще в 1946 г. и возвращенной автору в 1952 г. Принцип хронологии, лишь приблизительно соблюдавшийся Ахматовой в предыдущих книгах, в "Беге времени" принципиально нарушен. Отчасти это объясняется тем, что в 60-е гг. Ахматова решилась записать часть стихотворений 30-х гг., до той поры хранившихся только в памяти поэта и близких ей людей. Однако надежды Ахматовой на ослабление цензуры не оправдались, и в результате под названием "Бег времени" фактически вышла не седьмая книга поэта, а сильно искаженный подцензурный сборник, куда вошли стихотворения из всех ранее выходивших книг1. Кроме "Тайн ремесла" в книгу "Бег времени" входят циклы: "Вереница четверостиший", "Из заветной тетради", "Венок мертвым", "Из стихотворений 30-х годов", "Черепки", "Северные элегии", "Песенки", "Шиповник цветет", "Античная страничка".

Цикл "Тайны ремесла" был составлен из стихотворений, написанных в разное время, которые не были с самого начала задуманы как цикл. Перед нами - цикл a posteriori: все стихотворения были опубликованы ранее вне состава цикла.

На первый взгляд, здесь творческое начало мало проявляется, особенно если учесть, что циклические контексты могут быть созданы без ведома и без участия автора (читательские или редакторские циклы). Действительно, новых текстов в процессе циклизации не создается. Отсюда часто встречающиеся у поэтов XIX в. извинительные интонации при обращении к редакторам и другим читателям. Оговорки и оправдания, которыми писатели объясняют свое намерение соединить старые вещи в новом контексте, свидетельствуют о новизне этой литературной формы в русской лирике прошлого столетия. В современной литературе, когда циклические формы обрели прочный статус, вопрос о новизне и продуктивности объединения произведений в циклическом контексте уже не ставится. Новый контекст, безусловно, можно и нужно рассматривать как новый текст.

Два слова в названии цикла Ахматовой уже успели стать именем нарицательным, указывающим на таинства любого искусства. Это словосочетание - тайны ремесла - стало настолько привычным, что мы мало задумываемся над заключенным в нем оксюмороном. Ведь в ремесле не должно быть ничего тайного, это набор понятных и доступных каждому навыков и умений. Снижающая автохарактеристика (ремесло, а не искусство) поэтического творчества в названии этого цикла носит принципиальный характер. Здесь образ творчества воссоздается как нечто подвластное общепринятым меркам поэтичности2.

Цикл "Тайны ремесла" начинается in medias res, с самой сути, с прихода вдохновения:

"Бывает так: какая-то истома, / В ушах не умолкает бой часов..."

Первые же строки первого стихотворения (1. "Творчество") обрушивают на читателя "бездну шепотов и звонов", которую побеждает единственный звук: "Так вкруг него ("все победившего звука"3) непоправимо тихо". Одновременно возникает мотив магического круга ("Сужается какой-то тайный круг") - автор сужает пространство, вводя в тайный круг читателя и приглашая присутствовать при создании стихотворения: "И просто продиктованные строчки / Ложатся в белоснежную тетрадь". Отсутствует деление на строфы, но если разделить текст на четверостишия в соответствии с перекрестной рифмовкой, то обнаруживается, что границы предложений нигде не совпадают с границами (условных) катренов, кроме границы между 8 и 9 стихами. Таким образом, синтаксическое движение преодолевает границы каждого стиха на длинном дыхании, делая остановку ровно посредине: "... Встает один, все победивший звук. / Так вкруг него непоправимо тихо..." Именно здесь звуковая волна сменяется абсолютной тишиной, в которой слышно "как в лесу растет трава". Только затем "послышались слова / И легких рифм сигнальные звоночки..."4. Так автор с самого начала раскрывает перед читателем "тайны ремесла". Приход вдохновения описан так подробно, что никаких тайн не остается, все должно быть понятно: "И просто продиктованные строчки / Ложатся в белоснежную тетрадь". Действительно просто:

Подумаешь, тоже работа, -
Беспечное это житье:
Подслушать у музыки что-то
И выдать шутя за свое,
(4. Поэт)

К тому моменту, когда прочитывается стихотворение "Поэт" (4), из первого стихотворения уже известно, как именно происходит подслушивание. Стихотворение "Поэт", посвященное Пастернаку, написано 19 января 1936 г, и первоначально имело эпиграф из стихотворения Каролины Павловой "Ты, уцелевший в сердце нищем...": "Моя напасть, мое богатство, / Мое святое ремесло"...". В окончательной редакции посвящение и эпиграф сняты. Вероятно, потому, что стихотворение получило более общее осмысление, став высказыванием о поэте вообще. М. Цветаева в письме А. Бахраху отмечает связь названия своей книги "Ремесло" со стихами Каролины Павловой5. Это еще одно свидетельство того, что определение поэзии как "священного ремесла" стало распространенным и прочно вошло в поэтический лексикон. Для современного читателя след первоначального авторства, вероятно, уже потерян.

За открывающим цикл стихотворением "Творчество" следует "Мне ни к чему одические рати...". Объединяет эти произведения не только их соседство, но и стихотворный размер: пятистопный ямб с чередующимися женскими и мужскими рифмами. Выделяются только последние строки каждого из трех катренов: в первой и третьей строфе ямб усечен до трехстопного, во второй - до четырехстопного. Эти строки, несомненно, являются ключевыми и именно в них разрешается смысловое движение каждого из четверостиший: "Не так, как у людей"; "Как лопухи и лебеда"; "На радость вам и мне".

Далее следуют стихотворения, посвященные главным участникам творческого таинства: 3. "Муза"; 4. "Поэт"; 5. "Читатель"; 6, "Последнее стихотворение"; 7. "Эпиграмма"; 8. "Про стихи"; 9. "Многое еще, наверно, хочет...". Причем, с "музой" и "поэтом" - обхождение вполне "свойское": "Как жить мне с этой обузой..."; "Подумаешь, тоже работа...". Такое "фамильярное" отношение к Музе и Поэту только оттеняет пиетет перед Читателем, которому посвящено пятое стихотворение цикла. Читатель "неизменен и вечен", ведь без него не может состояться главное событие - "беседы блаженнейший зной". Шестое стихотворение называется "Последнее стихотворение", но на самом деле речь в нем идет о разных персонажах-стихах. Оказывается, у каждого стихотворения (как у человека) свой характер.

В цикле использованы различные стихотворные размеры: пятистопный ямб (стихотворения 1-е и 2-е), дольник, в основе которого трехстопный амфибрахий (3-е), трехстопный амфибрахий (4-е и 5-е), четырехстопный амфибрахий с отдельными трехстопными строками (6-е), снова пятистопный ямб (7-е), четырехстопный (8-е) и пятистопный (9-е) хорей.

Метрическое движение от медитативного ямба в начале цикла к более энергичному хорею довольно последовательно. Только текст "Эпиграммы" создает перебой в плавном ритмическом рисунке, "Эпиграмма" же нарушает общую приподнятость и серьезность тона, свойственную лирической героине цикла. Включение в цикл этого стихотворения может показаться странным. К моменту создания цикла "Эпиграмма" уже успела стать более чем популярной, чтобы не сказать избитой:

Могла ли Биче словно Дант творить,
Или Лаура жар любви восславить?
Я научила женщин говорить...
Но, Боже, как их замолчать заставить!

Однако нельзя забывать, что цикл составлен Ахматовой в зените окончательной славы, когда все было пережито и расставлено на свои места. Говоря о литературном ремесле, вполне естественно для нее было поставить на место многочисленных поэтесс, хлынувших в литературу после Ахматовой6. Это единственное стихотворение, в заглавие которого вынесено жанровое определение, и автор четко следует канону жанра. Стоящие в самом начале риторические вопросы задают торжественный тон, переходящий в афоризм "Я научила женщин говорить", тон которого немедленно снижается ироническим пуантом - "... как их замолчать заставить!".

Стихотворение "Про стихи" (8) напоминает пастернаковское "Определение поэзии" (1922 г.):

Это - круто налившийся свист,
Это - щелканье сдавленных льдинок,
Это - ночь, леденящая лист,
Это - двух соловьев поединок.

Это - сладкий заглохший горох,
Это - слезы Вселенной в лопатках,
Это - с пультов и флейт - Фигаро
Низвергается градом на грядку.

Теперь приведем текст Ахматовой:

Это - выжимка бессонниц,
Это - свеч кривых нагар,
Это - сотен белых звонниц
Первый утренний удар...

Это - теплый подоконник
Под черниговской луной,
Это - пчелы, это - донник,
Это - пыль и мрак, и зной.

В стихотворении Ахматовой было передано и впечатление от стихов В. Нарбута, которому оно посвящено. Передано обаяние малорусского пейзажа ("под черниговской луной"). Все, что попадает в очерченный тайный круг, названный в первом стихотворении, преображается, обретает особый смысл причастности к тайнам ремесла.

Мотив круга подчеркнут и построением цикла. Последнее стихотворение возвращает поэта к "бессловесному" бытию: "У меня не выяснены счеты / С пламенем и ветром, и водой". Невозможность последнего, окончательного счета с "тем, бессловесным" открывает бесконечную перспективу творчества: "Оттого-то мне мои дремоты / Вдруг такие распахнут ворота / И ведут за утренней звездой". Субъект высказывания (здесь это традиционный лирический персонаж - поэт) испытывает давление с двух сторон со стороны внешнего "бессловесного бытия". Здесь двойной императив - "стихов" и "сора":

1. (Первое стихотворение цикла):
Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы и стоны.
9. (Последнее стихотворение цикла):
Многое еще, наверно, хочет
Быть воспетым голосом моим:
То, что, бессловесное, грохочет,
Иль во тьме подземный камень точит,
Или пробивается сквозь дым.

В первом стихотворении поэт стоит как бы на грани стихов, накануне речи. В последнем, наоборот, взор обращается вовне, за границы стихотворной речи, к бессловесному, грохочущему бытию.

После того как мы в общих чертах описали цикл "Тайны ремесла" как единый текст, остановимся на некоторых деталях. В частности, на заглавии шестого стихотворения цикла - "Последнее стихотворение". Вопреки заглавию, стихотворение не стоит в конце цикла.

Что же означает определение последнее? По-видимому, речь идет об абсолютном конце, о последнем в жизни стихотворении: "А я без него... умираю". Таким образом, продолжение цикла после "Последнего стихотворения" означает продолжение творческой жизни.

Интересно преобладание "любовной фразеологии", которое напоминает о стихах ранней Ахматовой. Но здесь - тема не любви, а творчества:

Но это!.. по капельке выпило кровь,
Как в юности злая девчонка - любовь,
И, мне не сказавши ни слова,
Безмолвием сделалось снова.

Уподобление "творческих мук" "любовному томлению" не ново; однако в контексте ахматовского творчества приобретает особое значение.

Соотнесем его со стихотворением "Читатель":

А каждый читатель как тайна,
Как в землю закопанный клад,
Пусть самый последний, случайный,
Всю жизнь промолчавший подряд7.

Безусловное уважение к читателю - одна из ярких особенностей неотрадиционализма, которая особенно бросается в глаза на фоне авангардистского третирования читателя и соцреалистической подмены читателя читательской массой. Отношение к читателю как к соучастнику творческого акта актуально не только в эстетическом, но и во вполне практическом контексте. Участие читателей в жизни произведений принимало очень конкретные формы: запоминание крамольных текстов, распространение самиздата, передача запрещенных книг на Запад.

В контексте цикла "тайны ремесла" не окутываются туманной завесой, наоборот, максимально раскрываются:

Чтоб быть современнику ясным,
Весь настежь распахнут поэт.

Трепетное отношение к читателю-собеседнику особенно разительно на фоне исключительной требовательности говорящего к себе - автору, художнику. Потребность в читателе переживается вовсе не как условно-литературная категория, но как самая что ни на есть жизненная нужда. В цикле звучит голос чрезвычайно близкий авторскому. Творческое кредо героини лирики Ахматовой совпадает с позицией самой поэтессы.

Мы попытались проанализировать "Тайны ремесла" как цикл стихов о стихах, как единый текст, рассказывающий в том числе и о своем рождении.

Можно утверждать, что общая для современной литературы тенденция к повышению степени творческой рефлексии привела к закреплению новых форм циклизации: "стихи о стихах" появляются у разных поэтов и часто объединяются в циклы о "тайнах ремесла". Особенно часто к этой теме обращаются поэты, ориентированные на традицию и в этом смысле наследующие акмеизм.

Примечания

1. Впервые последняя книга Ахматовой была опубликована в полном виде в 1990 г. в двухтомнике "Библиотека "Огонек"". Этим изданием (как отражающим авторскую волю) мы и будем пользоваться: Ахматова Анна. Соч.: В 2 т. - М., 1990.

2. См. об этом в работе Л. Фуксона: "... искусственность противопоставляется естественности, глубокой органичной связи поэта и окружающего мира в процессе творчества" (Фуксон Л. Мир художественного произведения как система ценностей // Литературное произведение: проблемы теории и анализа. - Вып. 1. - Кемерово, 1997. - С. 94.

4. "Сигнальные звоночки" рифм, конечно, ассоциируются со звуком каретки пишущей машинки в конце строки. С другой стороны, звоночки слышны в тишине, которая возникает после "бездны шепотов и звонов", обозначающих шум жизни за границами "тайного круга".

5. Новый мир. - 1969. - № 4. - С. 192.

6. В настоящее время все популярнее становятся попытки описать "персональный миф", "позу" художника, связывая воедино "текст жизни" и "текст творчества" О сознательной избранной стратегии творческого поведения А. Ахматовой пишет А. Жолковский, который, по его собственным словам, предпринимает попытку "произвести демонтаж ее властного мифа. Он [миф - Я. Г.] не только являет особый частный случай властного мифа вообще, но и параллелен и во многом подобен мифу той власти, в оппозиции к которой, в качестве жертвы которой, но одновременно и заряжаясь энергией от давления которой функционировала Ахматова. Эта технология власти проявлялась как внетекстовыми способами, например, в ахматовской постановке на службу себе поклонников, запоминавших ее (крамольные и не очень) стихи наизусть, чтобы спасти их от забвения, когда она сама не давала себе труда их сохранить, так и внутритекстовыми, в частности, в ее поэтическом самообразе, характере ее лирической героини, о чьей жесткой властности уже в 1915 году писал Н. В. Недоброво." ("Я по-прежнему ощущаю себя литературоведом...". Беседа с А. Жолковским // Лит. обозрение. - 1997. - № 1. - С. 18).

7. Здесь имеется в виду конкретное лицо, один из самых преданных ахматовских читателей, Михаил Дмитриевич Пискулин, всю жизнь собиравший материал о ее творчестве и признавшийся в этом только в 1958 году, во время встречи с Ахматовой в Комарове, незадолго до своей смерти (умер в 1958 году). (Примечания к "Тайнам ремесла" в изд.: Ахматова Анна, Сочинения: В 2 т. М.. 1990. - С. 422). в

1. Творчество Бывает так: какая-то истома; В ушах не умолкает бой часов; Вдали раскат стихающего грома. Неузнанных и пленных голосов Мне чудятся и жалобы и стоны, Сужается какой-то тайный круг, Но в этой бездне шепотов и звонов Встает один, все победивший звук. Так вкруг него непоправимо тихо, Что слышно, как в лесу растет трава, Как по земле идет с котомкой лихо... Но вот уже послышались слова И легких рифм сигнальные звоночки,- Тогда я начинаю понимать, И просто продиктованные строчки Ложатся в белоснежную тетрадь. 2. Мне ни к чему одические рати И прелесть элегических затей. По мне, в стихах все быть должно некстати, Не так, как у людей. Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда, Как желтый одуванчик у забора, Как лопухи и лебеда. Сердитый окрик, дегтя запах свежий, Таинственная плесень на стене... И стих уже звучит, задорен, нежен, На радость вам и мне. 3. Муза Как и жить мне с этой обузой, А еще называют Музой, Говорят: «Ты с ней на лугу...» Говорят: «Божественный лепет...» Жестче, чем лихорадка, оттреплет, И опять весь год ни гу-гу. 4. Поэт Подумаешь, тоже работа,- Беспечное это житье: Подслушать у музыки что-то И выдать шутя за свое. И чье-то веселое скерцо В какие-то строки вложив, Поклясться, что бедное сердце Так стонет средь блещущих нив. А после подслушать у леса, У сосен, молчальниц на вид, Пока дымовая завеса Тумана повсюду стоит. Налево беру и направо, И даже, без чувства вины, Немного у жизни лукавой, И все - у ночной тишины. 5. Читатель Не должен быть очень несчастным И, главное, скрытным. О нет!- Чтоб быть современнику ясным, Весь настежь распахнут поэт. И рампа торчит под ногами, Все мертвенно, пусто, светло, Лайм-лайта позорное пламя Его заклеймило чело. А каждый читатель как тайна, Как в землю закопанный клад, Пусть самый последний, случайный, Всю жизнь промолчавший подряд. Там все, что природа запрячет, Когда ей угодно, от нас. Там кто-то беспомощно плачет В какой-то назначенный час. И сколько там сумрака ночи, И тени, и сколько прохлад, Там те незнакомые очи До света со мной говорят, За что-то меня упрекают И в чем-то согласны со мной... Так исповедь льется немая, Беседы блаженнейший зной. Наш век на земле быстротечен И тесен назначенный круг, А он неизменен и вечен - Поэта неведомый друг. 6. Последнее стихотворение Одно, словно кем-то встревоженный гром, С дыханием жизни врывается в дом, Смеется, у горла трепещет, И кружится, и рукоплещет. Другое, в полночной родясь тишине, Не знаю, откуда крадется ко мне, Из зеркала смотрит пустого И что-то бормочет сурово. А есть и такие: средь белого дня, Как будто почти что не видя меня, Струятся по белой бумаге, Как чистый источник в овраге. А вот еще: тайное бродит вокруг - Не звук и не цвет, не цвет и не звук,- Гранится, меняется, вьется, А в руки живым не дается. Но это!.. по капельке выпило кровь, Как в юности злая дечонка - любовь, И, мне не сказавши ни слова, Безмолвием сделалось снова. И я не знавала жесточе беды. Ушло, и его протянулись следы К какому-то крайнему краю, А я без него... умираю. 7. Эпиграмма Могла ли Биче, словно Дант, творить, Или Лаура жар любви восславить? Я научила женщин говорить... Но, боже, как их замолчать заставить! 8. Про стихи Владимиру Нарбуту Это - выжимки бессонниц, Это - свеч кривых нагар, Это - сотен белых звонниц Первый утренний удар... Это - теплый подоконник Под черниговской луной, Это - пчелы, это - донник, Это - пыль, и мрак, и зной. 9. Осипу Мандельштаму Я над ними склонюсь, как над чашей, В них заветных заметок не счесть - Окровавленной юности нашей Это черная нежная весть. Тем же воздухом, так же над бездной Я дышала когда-то в ночи, В той ночи и пустой и железной, Где напрасно зови и кричи. О, как пряно дыханье гвоздики, Мне когда-то приснившейся там,- Это кружатся Эвридики, Бык Европу везет по волнам. Это наши проносятся тени Над Невой, над Невой, над Невой, Это плещет Нева о ступени, Это пропуск в бессмертие твой. Это ключики от квартиры, О которой теперь ни гугу... Это голос таинственной лиры, На загробном гостящей лугу. 10. Многое еще, наверно, хочет Быть воспетым голосом моим: То, что, бессловесное, грохочет, Иль во тьме подземный камень точит, Или пробивается сквозь дым. У меня не выяснены счеты С пламенем, и ветром, и водой... Оттого-то мне мои дремоты Вдруг такие распахнут ворота И ведут за утренней звездой.