Несколько вопросов на засыпку:

Сколько граждан России погибло в ходе Первой мировой войны (1914-1918 гг.)?
Сколько граждан России и СССР погибло в ходе Гражданской войны (1917-1923 гг.)?

Потери в ходе Первой мировой войны (1914-1918 гг.)

Потери вооружённых сил всех держав-участниц мировой войны составили около 10 миллионов человек . До сих пор нет обобщённых данных по потерям мирного населения от воздействия боевых средств. Голод и эпидемии, причинённые войной, стали причиной гибели, как минимум, 20 миллионов человек*.

Боевые потери русской армии убитыми в боях (по разным оценкам от 775 до 911 тысяч человек) соответствовали таковым потерям Центрального блока как 1:1 (Германия потеряла на русском фронте примерно 303 тысячи человек, Австро-Венгрия — 451 тысячу и Турция — примерно 151 тысячу). Россия вела войну с гораздо меньшим напряжением сил, чем её противники и союзники… Даже с учётом значительных санитарных потерь и умерших в плену общие потери были для России несравненно менее чувствительны, чем для других стран…

Голод и др. бедствия, вызванные войной, привели к росту смертности и снижению рождаемости . Убыль населения по этим причинам только в 12 воевавших государствах составила свыше 20 млн. чел., в том числе в России 5 млн. чел. , в Австро-Венгрии 4,4 млн. чел., в Германии 4,2 млн. человек**.

Потери в ходе Гражданской войны в России (1917-1923 гг.) ***

С 1917 по 1922 г. население России сократилось на 13—16 млн. человек , при этом большая часть погибла от голода и эпидемий. С учетом снижения прироста населения по сравнению с мирным временем потери населения России составили 25 млн. человек ****.

Краткое резюме:

Людские потери России во время Гражданской войны оказались прим. в 3 раза выше, чем во время ПМВ...

Кто бы мог подумать летом 1916-го, что уже через год с небольшим у власти в России утвердятся большевики и вскоре в стране вспыхнет самая настоящая гражданская война?! Между тем вождь большевиков Владимир Ленин еще задолго до этого заявлял, что «превращение современной империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг»…

Через 31 месяц после начала Первой мировой войны, в феврале 1917 года, произошло падение российской монархии. Еще через восемь месяцев, в октябре того же года, у власти утвердился Владимир Ленин , который с тех пор считался главным творцом «величайшего события российской истории XX века». Правда, за все это время (с начала апреля по конец октября 1917 года) Ленин находился в революционной столице только четыре месяца, но, похоже, этот факт никого не смущает. У революции должен быть вождь, и то, что все нити управления ею были в руках Ленина, желательно не подвергать сомнению. Впрочем, по отзывам современников, Ленин в полном смысле слова «жил революцией»…

Внутренние факторы

Что бы ни говорили апологеты монархии, самодержавная система вызывала ту или иную степень протеста – осознанного или неосознанного – во всех слоях населения. Отсюда не только возникновение либеральной оппозиции, но и «успех» российского социализма в двух его основных вариантах: марксистском (пролетарском) и народническом (крестьянском). Иначе и быть не могло: если слой образованных людей не находит естественного применения своим способностям к лидерству и управлению, то из его представителей начинает складываться антисистемное сообщество, руководствующееся постулатами, изначально противоположными существующей государственности.

В.И. Ленин: «Не будь войны, Россия могла бы прожить годы и даже десятилетия без революции против капиталистов». Фото 1914 года

Стоит ли удивляться, что это сообщество интеллигенции взяло на вооружение «самые передовые» социальные теории и занялось поиском не только легальных, но и нелегальных способов воплощения их в жизнь. В такой ситуации не было никакой гарантии, что в критических обстоятельствах интеллигентские доктрины не начнут резонировать с народными утопиями и предрассудками.

Разумеется, русский марксизм носил поначалу подражательный характер. Но случается, что ученики «по молодости» оказываются куда нетерпеливее своих учителей. Таковыми оказались российские большевики. Они искали кратчайшие пути претворения своих идей в действительность, мало задумываясь о средствах их реализации. Предполагалось, что российский пролетариат в союзе с крестьянством развернет борьбу против самодержавия, а после его свержения при поддержке беднейшей части сельских тружеников выступит против буржуазии в борьбе за социализм. Но история существенно скорректировала эти планы.

С началом Первой мировой войны Ленин обратился к факторам глобального порядка. Он стал связывать войну с грядущим крахом капитализма в его высшей, «империалистической» стадии. Теперь Ленина вдохновлял уже не столько «Капитал» Карла Маркса , сколько книга Джона Гобсона «Империализм» (1902). Согласно английскому автору, капитализм приобрел глобальный характер, на повестке дня стоял передел мира между ведущими империалистическими державами. Под впечатлением от нарисованной Гобсоном картины, «подтвержденной» разразившейся в 1914 году Первой мировой войной, Ленин уверовал в близость мировой революции, в это «универсальное» средство победить и самодержавие, и русскую буржуазию, и международный империализм. Позднее вождь большевиков откровенно признал:

«Не будь войны, Россия могла бы прожить годы и даже десятилетия без революции против капиталистов».

Ленинская установка была проста:

«Превращение современной империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг». При этом Ленина не смущало то, что Россия оставалась «самой отсталой» из капиталистических стран. Более того, он, в отличие от других социалистов, делал ставку на «революционное творчество масс».

Ленин считал, что Россия, якобы прорвавшаяся вперед по части концентрации финансового капитала, но вместе с тем опутанная пережитками докапиталистической эпохи, в силу накопленных в ней острейших социальных и политических противоречий способна сыграть роль застрельщика в европейском движении к социализму. Ужасам войны противопоставлялась грандиозная утопия, подававшаяся в наукообразной оболочке. Но этому могли помешать правые социалисты, склонные, вопреки марксистскому учению, к защите «своего» буржуазного правительства.

В 1917 году братание на российско-германском фронте приняло массовый характер

Еще в ноябре 1912 года Базельский социалистический конгресс принял манифест об угрозе надвигавшейся войны. В нем говорилось, что в любой момент армии великих европейских держав могут быть брошены друг против друга. Пролетариат, как подчеркивалось в манифесте, считает это преступлением против человечности, а потому намерен противопоставить империализму всю мощь своей международной солидарности. Манифест рекомендовал социалистам использовать неизбежный в случае войны экономический и политический кризис для борьбы за социалистическую революцию.

«Разжечь пролетарскую революцию на Западе»

Впрочем, с началом войны, забыв о принципах «пролетарского интернационализма», ведущие социалисты всех воюющих стран встали на сторону «своих» империалистических правительств. Вялая реакция на убийство во Франции Жана Жореса – главного и самого яркого противника войны – вполне это подтверждала. Однако Ленина, едва ли не единственного из европейских социалистических лидеров, вспышка «революционного шовинизма» не остановила.

Поскольку, по его мнению, воспрепятствовать мировой империалистической бойне могла только международная пролетарская революция, следовало так или иначе спровоцировать цепную реакцию революционных потрясений. С этой точки зрения было безразлично, в какой стране произойдет первый революционный взрыв. А потому социалисты разных воюющих стран обязаны были выступить против «своих» империалистических правительств. В этих обстоятельствах, согласно Ленину, надлежало «довести до конца буржуазную революцию в России, чтобы разжечь пролетарскую революцию на Западе». Причем в условиях войны вторая половина этой задачи якобы решалась одновременно с первой.

Между тем в Европе уже действовали малозаметные, но весьма многозначительные факторы иного порядка. Мир стал слишком тесным и агрессивным для того, чтобы дипломаты старой формации успевали договариваться о поддержании привычной стабильности. Сыграл свою роль и фактор социализации науки: ученые впервые попытались применить свои практики к общественно-политической жизни.

Возник феномен «наукообразного мифа», который придавал старым как мир утопиям дополнительную убедительность. Это провоцировало соблазн стремительного рывка вперед, в том числе и через «освободительную» войну. Мир стал «революционным» изнутри. Но в то же время он стал агрессивным вовне. В Европе победила вторая тенденция, в России обстановка была сложнее.

Причины, породившие такую ситуацию, были различимы: демографический бум привел к «омоложению» европейского населения, промышленный прогресс убеждал во «всесилии» человека, информационная революция усиливала иллюзорность массового сознания. Соответственно, возросла «безрассудность» обычных людей. В самый ход мировой истории впервые вмешалась возбужденная психика «маленького человека». На этом фоне правители, мыслившие категориями прошлых веков, начали – вольно или невольно – провоцировать войны и революции. Им подыгрывали средства массовой информации, доводившие неосознанное недовольство масс до шовинистической истерии.

Глобализация сталкивала ранее отчужденные миры, и трудно было надеяться, что они скоро придут к взаимопониманию. В известном смысле большевики предложили свой «универсальный» проект устранения обострившихся противоречий. Разумеется, он был утопичным, однако подкупал своей внешней гуманистической составляющей. Так рождался грандиозный революционный обман и самообман.

5–8 сентября 1915 года состоялась Международная социалистическая конференция в Циммервальде (Швейцария). Собралось 38 делегатов из ряда европейских стран. Поскольку Ленин не мог рассчитывать на большинство, он постарался создать так называемую «Циммервальдскую левую» группу – немногочисленную группу своих сторонников.

В дальнейшем он продолжил критику правых социалистов на Кинтальской социалистической конференции (апрель 1916 года), которая своим манифестом, обращенным к «разоряемым и умерщвляемым народам», заявила о необходимости завоевания власти пролетариатом. Однако ленинский лозунг «превращения войны империалистической в войну гражданскую» и здесь не встретил поддержки. Тем не менее Ленин упорно пытался привлечь сторонников. Он нашел их совсем не там, где рассчитывал.

Нетерпеливые народные массы

В годы войны обнаружилось поразительное явление: если в западных странах всерьез восприняли идею «священного единения» всех слоев общества против общего врага, то в России все образованные люди заговорили – кто со страхом, кто с надеждой – о неизбежной революции.

Считается, что значительную роль в нагнетании революционных настроений сыграли речи лидера либералов Павла Милюкова и известного правого деятеля Владимира Пуришкевича , принявшихся в конце 1916 года обличать пороки существующей власти с трибуны Государственной думы. Однако в конце февраля 1917 года народное возмущение прорвалось независимо от них.

В.И. Ленин провозглашает советскую власть. Худ. В.А. Серов

Под лозунгами «Хлеба!» и «Долой войну!» революция словно прокатилась мимо всех тогдашних оппозиционных политических лидеров, и в определенной мере даже социалистов. Забастовавшие, взвинченные до истерики женщины, которым стало нечем кормить своих детей, смогли увлечь за собой мужчин, люди вышли на многочисленные демонстрации. Под влиянием социалистических агитаторов к лозунгам, провозглашенным массами, добавился политический – «Долой самодержавие!». Ситуацию определили солдаты Петроградского гарнизона: им не хотелось идти на ненавистную войну и потому они с готовностью примкнули к возмущенным рабочим. Нетерпеливые массы стали навязывать политикам свой образ действий.

Образовавшееся после Февральской революции Временное правительство возглавили думские лидеры, рассчитывавшие, что избавление от царизма позволит победоносно закончить войну. Российские социалисты (меньшевики и эсеры), ставшие во главе Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, заняли шаткую позицию, формально поддерживая лозунг «Мир без аннексий и контрибуций». Но массы, уставшие от тягот войны, не соглашались ждать. На немедленном выходе России из войны настаивали также анархисты. О сепаратном мире, как ни странно, заговорили и отдельные правые, считавшие, что с падением самодержавия цели войны в глазах народа потеряли свою силу. Этим и воспользовался вернувшийся из эмиграции в начале апреля 1917 года Ленин.

В сущности, расчет Ленина в его знаменитых «Апрельских тезисах» строился на растущем народном возмущении продолжавшейся войной. Его предложения были просты: никаких уступок «революционному оборончеству», то есть тем «дурным» социалистам, которые поддерживают буржуазию и империалистов; соответственно, Временное правительство должно сойти со сцены.

Ленин выражал недовольство и лидерами Петроградского Совета – их следовало заменить «настоящими» революционерами. Также не находилось места в новой России «буржуазному» парламентаризму – ему на смену должна была прийти «более высокая» форма демократии в лице «республики Советов рабочих, батрацких, крестьянских и солдатских депутатов». Кроме того, Ленин говорил о необходимости централизации банковского дела и постепенного перехода к «общественному» контролю над производством и распределением продуктов. Именно так он понимал «шаги к социализму».

Излишне доказывать, что план Ленина был нереалистичен. Но бывают времена, когда взбаламученные массы видят в утопии единственно приемлемую реальность. Британский историк Роберт Сервис по значению сравнил 10 ленинских тезисов с 95 тезисами Мартина Лютера, которые великий проповедник пришпилил к дверям собора в Виттенберге почти 400 лет назад. В обоих случаях делалась ставка на неистовство народа, охваченного новой верой. Правда, Ленин специально подчеркивал:

«Мы должны базироваться только на сознательности масс». Но «сознательность», судя по всему, он понимал своеобразно, пребывая в уверенности, что массы рано или поздно двинутся по пути, указанному большевистской партией. На деле он сам в известной степени стал заложником растущего в народе стремления к миру «любой ценой».

Путь к власти

Как бы то ни было, но даже сподвижники Ленина сочли, что его предложения – «бред сумасшедшего». Большевистское руководство не приняло «Апрельских тезисов», посчитав их слишком абстрактными и на практике бесполезными. Впрочем, они все-таки были опубликованы в «Правде», хотя против их «разлагающего влияния» на страницах этой же газеты выступил Лев Каменев . Лишь в середине апреля Петроградская общегородская конференция большевиков неохотно одобрила ленинские тезисы, а потом их поддержала Всероссийская (Апрельская) конференция большевиков, проходившая с 24 по 29 апреля.

Ленину помог апрельский правительственный кризис. Разразившиеся события представляли собой характерное сочетание провокации и анархии, утопии и психоза. 18 апреля министр иностранных дел Временного правительства, уже упомянутый нами лидер кадетов Павел Милюков, имевший репутацию «гения бестактности», заверил засомневавшихся послов союзных держав, что Россия продолжит войну до победы.

Это пришлось не по вкусу членам Петроградского Совета, по-прежнему придерживавшимся, пусть и формально, лозунга «Мир без аннексий и контрибуций». 21 апреля на улицы столицы с требованиями мира вышло около 100 тыс. рабочих и солдат. Солдаты заговорили о том, что милюковская нота оказывает «дружескую услугу» империалистам всех стран, помогая им душить борьбу пролетариата за всеобщий мир. Начались антимилюковские солдатские и рабочие демонстрации, их встретили контрдемонстрации «чистой публики». Раздались провокационные выстрелы, появились убитые и раненые.

«Декрет о мире» – первый декрет советской власти – был, по существу, призывом к мировой революции

Милюкову пришлось уйти в отставку. Образовалось коалиционное правительство, вроде бы заявившее о своем стремлении к прекращению войны, однако достижение мира по старинке видевшее лишь «в согласии с союзниками». В этой обстановке в частных беседах даже кадеты допускали, что скоро контроль над правительством, возможно, перейдет к Александру Керенскому, а затем власть и вовсе может докатиться до большевиков. Так и случилось. Можно сказать, что в апреле 1917 года Ленин одержал решающую победу. Большевикам осталось только добить тех политиков, которые не соглашались на немедленные переговоры о мире.

В июне 1917-го большевики предложили массам следующий набор лозунгов: «Долой царскую Думу!», «Долой 10 министров-капиталистов!», «Вся власть Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов!», «Пересмотреть декларацию прав солдата!», «Отменить приказы против солдат и матросов!», «Долой войну!». Любопытно, что лозунги, намекавшие на притаившиеся силы реакции (несуществующая «царская» Дума, мифические «министры-капиталисты»), сочетались с призывами об отмене ограничений прав солдат. Все это обобщалось традиционным антивоенным лозунгом, реализация которого мыслилась через переход власти к Советам. 18 июня большевистские лозунги подхватила 500-тысячная манифестация трудящихся.

Начавшееся в тот же день наступление русских войск было сорвано. Разразился новый кризис, еще больше скомпрометировавший сторонников «войны до победного конца». В начале июля антиправительственная манифестация солдат Петроградского гарнизона, не желавших отправляться на фронт, едва не привела к падению Временного правительства. В известном смысле нетерпеливые массы опередили большевиков.

Нежелание воевать связывалось с аграрным вопросом: солдаты – в большинстве своем бывшие крестьяне – опасались, что пребывание на фронте помешает им успеть к «справедливому» дележу земель, который обещали представители партии эсеров, причем от лица Временного правительства. Между тем эсеры, посулив справедливое решение аграрного вопроса, медлили с ним и с вопросом о мире. Получалось, что они невольно подыгрывали большевикам. Последним оставалось лишь обогнать своих противников-социалистов по части обещаний. И это им удалось вопреки обвинениям в том, что большевики действуют «по указке германского Генерального штаба».

Несомненно, что победу большевикам обеспечили два лозунга: «Мир!» и «Земля!». Большего не понадобилось: массы требовали того и другого любой ценой. Под прикрытием этих воззваний, принятых 25–26 октября 1917 года Вторым Всероссийским съездом Советов, большевики с помощью солдат Петроградского гарнизона легко перехватили власть в стране у зазевавшихся меньшевиков и эсеров.

Однако ленинский «Декрет о мире» был, по существу, призывом к мировой революции. Правда, ни участники Второго съезда, ни широкие массы солдат не хотели этого замечать. В результате Россия сорвалась во внутреннюю гражданскую войну – куда более разорительную, нежели проклинаемая «война империалистическая». Такова была жуткая цена грандиозного обмана и самообмана социалистических доктринеров и легковерных масс.

Страница 3

Превращение современной империалистической войны в гражданскую есть единственно правильный пролетарский лозунг…» (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 26, с. 16-17, 21-22).

Как видим, в 1914 году о «социалистической революции» в России В. Ленин речи еще не вел «ввиду наибольшей отсталости этой страны».

Отрезвление от оборончества и ура-патриотизма во всех слоях населения, среди всех политических сил наступило в России примерно через год после начала войны. Вслед за разгромом в Восточной Пруссии элитных частей русской армии (1914) и утраты в итоге кампании 1915 года ряда территорий (Польша, часть Прибалтики и т.д.), вряд ли компенсировавшейся успехом в Закавказье, война постепенно стала приобретать характер позиционной , а следовательно, очевидно длительной войны. Теперь все должны были решить внутренние мобилизационные ресурсы воюющих государств, проще говоря, численность населения, стратегические запасы, уровень продовольственного самообеспечения и промышленная мощь страны. Последнее резко повышало политическую значимость и роль буржуазии. Для России это означало актуализацию и обострение вопроса о власти.

Политические партии и вопрос о власти. Противостояние Госдумы и правительства: от лозунга «правительства доверия» к лозунгу «правительства спасения страны».

Неудивительно, что именно тогда буржуазное большинство Госдумы задумалось о «…последней попытке найти мирный исход из положения, которое с каждым днем становилось все более грозным. Средство, для этого употребленное, состояло в образовании, в пределах законодательных учреждений, большинства народного представительства, которое взяло бы в свои руки руководство дальнейшими событиями. Момент для такой попытки был довольно благоприятен (лето 1915 года). Настроение в обеих палатах сложилось однородное, несмотря на различия политических партий. Это был своего рода суррогат «священного единения» -- после того, как оно было разрушено между правительством и страной. Но предстояло превратить это настроение в политический факт» (Милюков П.Н. Воспоминания, с. 404).

«Политический факт» состоялся 22 августа 1915 года, когда 236 депутатов Госдумы и 3 группы членов Госсовета подписали соглашения об образовании Прогрессивного блока, заявив: «Нижеподписавшиеся представители фракций Государственной Думы, исходя из уверенности, что только сильная, твердая и деятельная власть может привести отечество к победе и что такою может быть власть, опирающаяся на народное доверие и способная организовать активное сотрудничество всех граждан, пришли к единогласному заключению, что важнейшая и насущнейшая задача создания такой власти не может быть осуществлена без выполнения следующих условий:

Создание объединенного правительства из лиц, пользующихся доверием страны и согласившихся с законодательными учреждениями относительно выполнения в ближайший срок определенной программы.

Решительное изменение применявшихся до сих пор приемов управления, основывавшихся на недоверии к общественной самодеятельности, в частности:

а) строгое проведение начала законности в управлении; б) устранение двоевластия военной и гражданской власти в вопросах, не имеющих непосредственного отношения к ведению военных операций; в) обновление состава местной администрации; г) разумная и последовательная политика, направленная на сохранение внутреннего мира и устранение розни между национальностями и классами…» (цит. по: Милюков П.Н. Тактика фракции Народной свободы во время войны. Пг., 1916, с. 33).

Николай II . Григорий Новых (Распутин). Министерская чехарда. Дворцовый переворот правых политических сил – отстранение Николая II от власти. Формирование Временным комитетом Госдумы Временного правительства Г. Львова. Состав Временного правительства.

Но дело не ограничивалось лишь требованием формирования правительства «народного доверия» , т.е. подконтрольного Госдуме. Члены блока предложили и весьма характерный персональный состав этого правительства (впоследствии почти полностью реализованный в виде Временного правительства князя Г. Е. Львова, что, на наш взгляд, говорит о принципиальной приемлемости для буржуазного большинства IV Госдумы сотрудничества с чуть прикрытым флером представительности самодержавием. Предложенный состав правительства выглядел так: «… премьер – Родзянко, министр внутренних дел – Гучков, министр иностранных дел – Милюков, министр финансов – Шингарев, путей сообщения – Некрасов, торговли и промышленности – Коновалов, главноуправляющий земледелием и землеустройством – Кривошеин, военный министр – Поливанов, морской – Савич, государственный контролер – Ефремов, министр просвещения – гр. Игнатьев, обер-прокурор Синода – В. Львов» (Утро России, 1915, 13 августа).

Однако вместо установления контроля за исполнительной властью думская оппозиция неожиданно получила не права, а прямую ответственность за ход войны. Правительство ловким маневром включило парламентариев в состав государственного органа, создав Особое совещание для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства. Положение об Особом совещании по обороне (17, 30 августа 1915 года) гласило: «1. Для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства и для обеспечения армии и флота предметами боевого и прочаго материальнаго снабжения учреждается, под представительством Военного Министра, Особое совещание.

К предметам ведения Особого Совещания, в частности, относятся:

1) высший надзор за деятельностью всех правительственных заводов, арсеналов и мастерских, а также частных заводов и иного рода промышленных предприятий, изготовляющих предметы боевого и прочаго материальнаго снабжения армии и флота;

2) содействие образованию новых заводов и иного рода промышленных предприятий;

3) распределение необходимых, в видах снабжения армии, заказов между русскими и иностранными заводами и иного рода промышленными предприятиями…

2. Особое Совещание есть высшее государственное установление . Никакое правительственное место или лицо не дает Особому Совещанию предписаний и не может требовать от него отчета…

3. В состав Особаго Совещания входят: 1) Председатель Государственнаго Совета; 2) Председатель Государственной Думы; 3) девять Членов Государственнаго Совета и девять членов Государственной Думы… 4) представители от министерств; Морскаго, Финансов, Путей Сообщения…; 5) пять представителей от Военнаго Министерства…; 6) представители Всероссийских земскаго и городскаго союзов (контролировавшихся кадетами), по одному от каждого…; 7) четыре представителя Центральнаго военно-промышленного комитета (находившегося под контролем октябристов)…» (Особые совещания и комитеты военного времени: Свод законов. Пг., 1917, с.7-9).

Увертливость правительства возмутила думскую оппозицию. Тем более что вышеизложенное совпало с устранением с поста Верховного главнокомандующего популярного в Думе великого князя Николая Николаевича и самоназначением 23 августа на этот пост императора Николая II, в связи с чем А. Деникин писал: «В августе 1915 года государь, под влиянием кругов императрицы и Распутина, решил принять на себя верховное командование армией. Этому предшествовали безрезультатные представления восьми министров и некоторых политических деятелей, предостерегавших государя от опасного шага. Официальными мотивами выставлялись, с одной стороны, трудность совмещения работы управления и командования, с другой – риск брать на себя ответственность за армию в тяжкий период ее неудач и отступления. Но истинной побудительной причиной этих представлений был страх, что отсутствие знаний и опыта у нового Верховного главнокомандующего осложнит и без того трудное положение армии, а немецко-распутинское окружение (Николая II), вызвавшее паралич правительства и разрыв его с Государственной думой и страной, поведет к разложению армии.

Мечта Ленина ("Превратим войну империалистическую в войну гражданскую", август 14 г. ) сбылась - мировая война превратилась в России в гражданскую междоусобицу. В ноябре 18 г. одни страны заслуженно обрели лавры победы и те экономические выгоды, которые они принесли. Другие "посыпали голову пеплом", оплакивая свое поражение. Только Россия оказалась в странном положении. С августа 14 по февраль 17 г. она активно вела войну в стане победителей, неся потери и одерживая победы, с февраля 17-го по октябрь того же года Россия старалась держать фронт, и это ей удавалось, что позволяло сохранить шансы на то, чтобы оказаться в лагере победителей. За октябрь 17 – март 18 г. большевики не только не удержали фронт, но и заключили "похабный мир" (по определению Ленина) в Бресте, по которому Россия потеряла пространство в 1 млн. кв км с населением в 56 млн. человек, куда входили Прибалтика, часть Белоруссии и Карская область в Закавказье. Польша, Финляндия и Украина признавались независимыми государствами. С последней в зону германо-австрийской оккупации "ушли" 89 % добычи угля. Россия должна была выплатить вдобавок 6 млрд. марок контрибуции.

"Массовитый", по выражениюЛенина, террор со стороны большевиков и тотальное разграбление собственности ("красногвардейская атака на капитал") вызвали возмущение у значительной части населения страны. Уже в апреле - мае 18 г. только в Центральной России произошло 130 крупных вооруженных мятежей. В течение лета 18 г. красными карательными частями было захвачено в плен в Тверской губернии 50 тыс., в Рязанской области 55 тыс., в Московской губернии 3 тыс. крестьян-повстанцев, с которыми Советская власть поступала жестко. В это время Лацис писал: "Чрезвычайные комиссии безжалостно расправлялись с этими живоглотами, чтобы отбить у них навсегда охоту бунтовать". Всего же за годы гражданской войны общее число крестьянских повстанцев, а также вооруженных дезертиров из Красной армии, составило более 3,5 млн. человек. На юге и востоке страны офицеры-добровольцы и атаманы получили сотни тысяч бойцов. Началась одна из самых страшных по своей ожесточенности гражданских войн в истории.

Большевикам противостояли различные силы. Это и белое движение, выступавшие за законность и демократическое самоопределение народа; это и легионеры Чехословацкого корпуса, считавшие большевиков предателями общеславянского дела борьбы с германо-австрийским блоком; это и ставшие самостийными различные области казачьих войск, а также всевозможные крестьянские формирования вроде армии анархиста Махно, который, впрочем, то братался с большевиками, то воевал против них.

Для борьбы со своими противниками большевики, забыв свой недавний "пацифизм", приступили к созданию регулярной армии. Пока у Советской России были мирные отношения с Германией и Австро-Венгрией, в рядах ее вооруженных сил и карательных органов находились многочисленные интернационалисты из числа военнопленных немцев, австрийцев, чехов и венгров. Их присутствие в вооруженных отрядах большевиков отмечено уже во время октябрьской революции. К декабрю 17 г. относятся следующие строки из телеграммы начальника Финляндского отделения германского Генштаба Бауера: "Согласно Вашему поручению. Разведочным Отделением 29 ноября был командирован в Ростов майор Фон-Бельке, установивший там разведку за силами Донского Войскового Правительства. Майором был организован также отряд из военнопленных, которые и принимали участие в боях. В этом случае военнопленные, согласно указаниям, сделанным июльским совещанием в Кронштадте с участием: г.г. Ленина, Зиновьева, Каменева, Раскольникова, Дыбенко, Шишко, Антонова, Крыленко, Володарского и Подвойского, были переодеты в русскую солдатскую и матросскую форму".

Бывшие военнопленные оказали заметное влияние на ход событий на начальном этапе советской власти. Об этом говорит тот факт, что в составе Красной армии служили более 200 тыс. иностранцев, объединенных в более чем 500 различных интернациональных отрядов, рот, батальонов, легионов, полков, бригад и дивизий. Их присутствие позволило большевикам наладить военно-карательный аппарат, при помощи которого проводилась мобилизации остального населения. Даже отбытие большей части иностранных бойцов в ноябре-декабре 18 г. на родину в связи с окончанием мировой войны не могло оказать заметного влияния на уже заведенную машину. С весны 18 г. большевиками стала проводиться мобилизация населения (прежде всего, крестьян и бывших офицеров) путем жесткого принуждения, когда уклонение от нее рассматривалось, как тяжкое преступление и наказание нес не только сам уклонившийся призывник, но и вся его семья. Часто длинные списки заложников, взятых за дезертиров, публиковались в газете "Красный воин".

Таким образом, на 20 г было призвано 83,4% из 5,5 млн. красноармейцев. В самый "расцвет" белого движения в 19 г. оно смогло противопоставить Красной армии около 600 тыс. штыков и сабель, которые были распылены по различным регионам России – Северный Кавказ, Сибирь, Прибалтика, Средняя Азия и русский Север. В результате жесточайших боев вооруженные силы белого движения были разбиты и их остатки отступили за пределы страны. Подводя итоги гражданской войны в России историк Шамбаров справедливо, на мой взгляд, приходит к заключению, что "большевики в 1917 г. совратили Россию, главным образом, обещаниями немедленного выхода из “империалистической бойни”. Этим же “плюсом” советская литература частенько пыталась оправдывать все лишения революции и гражданской. Да, мировая война была жестокой. Позиционной, на перемалывание живой силы. Россия потеряла в ней около 2 миллионов человек (правда, в это число входят не только убитые, но и раненые). Революция и гражданская война, спасшие страну от “бойни”, унесли, по разным оценкам, 14-15 миллионов жизней. Плюс… 2 миллиона эмигрировали".

К сожалению, этот фокус Ленину удался...

Революционный класс в реакционной войне не может не желать поражения своему правительству.

Это - аксиома. И оспаривают ее только сознательные сторонники или беспомощные прислужники социал-шовинистов. К числу первых принадлежит, например, Семковский из ОК (№ 2 его “Известий”). К числу вторых Троцкий и Буквоед, а в Германии Каутский. Желание поражения России, - пишет Троцкий, - есть “ничем не вызываемая и ничем не оправдываемая уступка политической методологии социал-патриотизма, который революционную борьбу против войны и условий, ее породивших, подменяет крайне произвольной в данных условиях ориентацией по линии наименьшего зла” (№ 105 “Нашего Слова”).

Вот - образец надутых фраз, какими Троцкий всегда оправдывает оппортунизм. “Революционная борьба против войны” есть пустое и бессодержательное восклицание, на которое такие мастера герои II Интернационала, если под ней не разуметь революционные действия против своего правительства и во время войны. Достаточно чуточку подумать, чтобы понять это. А революционные действия во время войны против своего правительства, несомненно, неоспоримо, означают не только желание поражения ему, но на деле и содействие такому поражению. (Для “проницательного читателя”: это вовсе не значит, что надо “взрывать мосты”, устраивать неудачные военные стачки и вообще помогать правительству нанести поражение революционерам.)

Отделываясь фразами, Троцкий запутался в трех соснах. Ему кажется, что желать поражения России значит желать победы Германии (Буквоед и Семковский прямее выражают эту общую им с Троцким “мысль”, вернее: недомыслие). И в этом Троцкий видит “методологию социал-патриотизма”! Чтобы помочь людям, не умеющим думать. Бернская резолюция (№ 40 “Социал-Демократа”) пояснила: во всех империалистских странах пролетариат должен теперь желать поражения своему правительству. Буквоед и Троцкий предпочли обойти эту истину, а Семковский (оппортунист, всех больше приносящий пользы рабочему классу откровенно-наивным повторением буржуазной премудрости), Семковский “мило ляпнул”: это бессмыслица, ибо победить может либо Германия, либо Россия (№ 2 “Известий”).

Возьмите пример Коммуны. Победила Германия Францию, и Бисмарк с Тьером победил рабочих!! Если бы Буквоед и Троцкий подумали, то увидали бы, что они стоят на точке зрения войны правительств и буржуазии, т. е. они раболепствуют перед “политической методологией социал-патриотизма”, говоря вычурным языком Троцкого.

Революция во время войны есть гражданская война, а превращение войны правительств в войну гражданскую, с одной стороны, облегчается военными неудачами (“поражением”) правительств, а с другой стороны, - невозможно на деле стремиться к такому превращению, не содействуя тем самым поражению.

От “лозунга” поражения потому и открещиваются шовинисты (с ОК, с фракцией Чхеидзе), что этот лозунг один только означает последовательный призыв к революционным действиям против своего правительства во время войны. А без таких действий миллионы ррреволюционнейших фраз о войне против “войны и условий и т. д.” не стоят ломаного гроша.

Кто серьезно хотел бы опровергнуть “лозунг” поражения своего правительства в империалистской войне, тот должен был бы доказать одну из трех вещей: или 1) что война 1914-1915 гг. не реакционна; или 2) что революция в связи с ней невозможна, или 3) что невозможно соответствие и содействие друг другу революционных движений во всех воюющих странах. Последнее соображение особенно важно для России, ибо это - самая отсталая страна, в которой социалистическая революция непосредственно невозможна. Именно поэтому русские социал-демократы должны были первыми выступить с “теорией и практикой” “лозунга” поражения. И царское правительство было вполне право, что агитация РСДРФракции - единственный образец в Интернационале не одной парламентской оппозиции, а действительно революционной агитации в массах против своего правительства - что эта агитация ослабляла “военную мощь” России, содействовала ее поражению. Это факт. Неумно прятаться от него.

Противники лозунга поражения просто боятся самих себя, не желая прямо взглянуть на очевиднейший факт неразрывной связи между революционной агитацией против правительства с содействием его поражению.

Возможно ли соответствие и содействие революционного в буржуазно-демократическом смысле движения в России и социалистического на Западе? В этом не сомневался за последнее 10-летие ни один высказывавшийся публично социалист, и движение в австрийском пролетариате после 17 октября 1905 г. 1 фактически доказало эту возможность.

Спросите любого, именующего себя интернационалистом социал-демократа: сочувствует ли он соглашению социал-демократов разных воюющих стран о совместных революционных действиях против всех воюющих правительств? Многие ответят, что оно невозможно, как ответил Каутский (“Neue Zeit”, 2 октября 1914), этим вполне доказав свой социал-шовинизм. Ибо, с одной стороны, это - заведомая, вопиющая неправда, бьющая в лицо общеизвестным фактам и Базельскому манифесту. А, с другой стороны, если бы это была правда, тогда оппортунисты были бы во многом правы!

Многие ответят, что сочувствуют. И тогда мы скажем: если это сочувствие не лицемерно, то смешно думать, что на войне и для войны требуется соглашение “по форме”: выбор представителей, свидание, подписание договора, назначение дня и часа! Думать так в состоянии лишь Семковские. Соглашение о революционных действиях даже в одной стране, не говоря о ряде стран, осуществимо только силой примера серьезных революционных действий, приступа к ним, развития их. А такой приступ опять-таки невозможен без желания поражения и без содействия поражению. Превращение империалистской войны в гражданскую не может быть “сделано”, как нельзя “сделать” революции, - оно вырастает из целого ряда многообразных явлений, сторон, черточек, свойств, последствий империалистской войны. И такое вырастание невозможно без ряда военных неудач и поражений тех правительств, которым наносят удары их собственные угнетенные классы.

Отказываться от лозунга поражения значит превращать свою революционность в пустую фразу или одно лицемерие.

И чем же предлагают нам заменить “лозунг” поражения? Лозунгом “ни побед, ни поражений” (Семковский в № 2 “Известий”. То же весь ОК в № 1). Но ведь это не что иное, как перефразировка лозунга “защиты отечества”! Это - именно перенесение вопроса в плоскость войны правительств (которые, по содержанию лозунга, должны остаться в старом положении, “сохранить свои позиции”), а не борьбы угнетенных классов против своего правительства! Это есть оправдание шовинизма всех империалистских наций, буржуазии которых всегда готовы сказать, - и говорят народу, - что они “только” борются “против поражения”. “Смысл нашего голосования 4-го августа: не за войну, а против поражени я”, пишет вождь оппортунистов Э. Давид в своей книге. “Окисты”, вместе с Буквоедом и Троцким, вполне становятся на почву Давида, защищая лозунг: ни победы, ни поражения!

Этот лозунг, если вдуматься в него, означает “гражданский мир”, отказ от классовой борьбы угнетенного класса во всех воюющих странах, ибо классовая борьба невозможна без нанесения ударов “своей” буржуазии и “своему” правительству, а нанесение во время войны удара своему правительству есть государственная измена (к сведению Буквоеда!), есть содействие поражению своей страны. Кто признает лозунг “ни побед, ни поражений”, тот лишь лицемерно может стоять за классовую борьбу, за “разрыв гражданского мира”, тот на деле отрекается от самостоятельной, пролетарской политики, подчиняя пролетариат всех воюющих стран задаче вполне буржуазной: охранять от поражений данные империалистские правительства. Единственной политикой действительного, не словесного, разрыва “гражданского мира”, признания классовой борьбы, является политика использования пролетариатом затруднений своего правительства и своей буржуазии для их низвержения. А этого нельзя достигнуть, к этому нельзя стремиться, не желая поражения своему правительству, не содействуя такому поражению.

Когда итальянские социал-демократы перед войной поставили вопрос о массовой стачке, буржуазия ответила им - безусловно правильно все точки зрения: это будет государственной изменой, и с вами поступят, как с изменниками. Это - правда, как правда и то, что братанье в траншеях есть государственная измена. Кто пишет против “государственной измены”, как Буквоед, против “распада России”, как Семковский, тот стоит на буржуазной, а не на пролетарской точке зрения. Пролетарий не может ни нанести классового удара своему правительству, ни протянуть (на деле) руку своему брату, пролетарию “чужой”, воюющей с “нами” страны, не совершая “государственной измены”, не содействуя поражению, не помогая распаду “своей” империалистской “великой” державы.

Кто стоит за лозунг “ни побед, ни поражений”, тот сознательный или бессознательный шовинист, тот в лучшем случае примирительный мелкий буржуа, но во всяком случае враг пролетарской политики, сторонник теперешних правительств, теперешних господствующих классов.

Взглянем на вопрос еще с одной стороны. Война не может не вызывать в массах самых бурных чувств, нарушающих обычное состояние сонной психики. И без соответствия с этими новыми, бурными чувствами невозможна революционная тактика.

Каковы главные потоки этих бурных чувств? 1) Ужас и отчаяние. Отсюда - усиление религии. Церкви снова стали наполняться, - ликуют реакционеры. “Где страдания, там религия”, говорит архиреакционер Баррес. И он прав. 2) Ненависть к “врагу” - чувство, разжигаемое специально буржуазией (не столько попами) и выгодное только ей экономически и политически. 3) Ненависть к своему правительству и к своей буржуазии - чувство всех сознательных рабочих, которые, с одной стороны, понимают, что война есть “продолжение политики” империализма, и отвечают на нее “продолжением” своей ненависти к своему классовому врагу, а с другой стороны, понимают, что “война войне” есть пошлая фраза без революции против своего правительства. Нельзя возбуждать ненависть к своему правительству и к своей буржуазии, не желая им поражения, - и нельзя быть нелицемерным противником “гражданского (=классового) мира”, не возбуждая ненависти к своему правительству и к своей буржуазии!!

Сторонники лозунга “ни побед, ни поражений” фактически стоят на стороне буржуазии и оппортунистов, “не веря” в возможность интернациональных революционных действий рабочего класса против своих правительств, не желая помогать развитию таких действий - задаче, бесспорно, не легкой, но единственно достойной пролетария, единственно социалистической задаче. Именно пролетариат самой отсталой из воюющих великих держав должен был, особенно перед лицом позорной измены немецких и французских социал-демократов, в лице своей партии выступить с революционной тактикой, которая абсолютно невозможна без “содействия поражению” своего правительства, но которая одна только ведет к европейской революции, к прочному миру социализма, к избавлению человечества от ужасов, бедствий, одичания, озверения, царящих ныне.

“Социал-Демократ” № 43

Печатается по тексту газеты “Социал-Демократ”

________________________

1 Имеется в виду опубликованный 17 (30) октября 1905 года царский манифест, который содержал обещания предоставления “гражданских свобод” и созыв “законодательной Думы”. Манифест был уступкой, вырванной революционной борьбой у царизма, но эта уступка отнюдь не решала судьбу революции, как утверждали либералы и меньшевики. Большевики разоблачали всю лживость царского манифеста и призывали к продолжению борьбы, к свержению самодержавия.

Первая русская революция оказала большое революционизирующее влияние на рабочее движение в других странах, в частности в Австро-Венгрии. Известие о том, что русский царь вынужден был пойти на уступку и издать манифест с обещанием “свобод”, сыграло, как указывал Ленин, “решающую роль в окончательной победе всеобщего избирательного права в Австрии” (Сочинения, 4 изд., том 23, стр. 244). В Вене и других промышленных городах Австро-Венгрии произошли мощные демонстрации. В Праге возникли баррикады. В результате в Австрии было введено всеобщее избирательное право.