Источник: сайт "Образование и Православие"

Ибо Христос послал меня не крестить, а благовествоватъ, не в премудрости слова, чтобы не упразднить креста Христова. 1 Кор. 1:17.

Мало, у кого из русских ученых и православных священников был такой тяжкий путь к храму, как у гениального хирурга, причисленного к лику Новомучеников и Исповедников Российских, архиепископа и святителя Луки (в миру Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого). Жизненные подробности мы, к счастью, можем узнать из замечательной автобиографии святителя «Я полюбил страдание...» и из его писем. Ничто не предвещало о будущем священнослужении, жизненных трагедиях и религиозном мученичестве. Ведь будущий святитель родился в Керчи (1887 г.) в семье государственного служащего. «Религиозного воспитания я в семье не получил, и, если можно говорить о наследственной религиозности, то, вероятно, я ее наследовал главным образом от очень набожного отца». Несомненно также и влияние матери, хотя она и редко посещала храм.

В гимназии мальчик показал не только отменные успехи, но и такие же художественные способности. После переезда в Киев одновременно с гимназией он окончил художественное училище. Эта талантливость затруднила юноше в последующем выбор жизненного пути: он поступил на юридический факультет Петербургского университета, затем в Мюнхене проходил обучение в живописной школе, но, в конце концов, поступил на медицинский факультет Киевского университета. С блеском закончив курс в 1903 году, он сразу оказался на фронтах русско-японской войны, а дальше, к удивлению своих коллег, выбрал суровое служение земского врача.

Занимаясь научно регионарной (это не очень благозвучное иностранное слово означает «местной») анестезией, он в 1916 году защитил докторскую диссертацию, за которую Варшавский университет присудил ему денежную премию. А дальше молодой доктор выбрал труднейшую проблематику гнойной хирургии, которая даже сейчас представляет собой сложную, а иногда и просто неразрешимую задачу (не вдаваясь в ужасную патологию, перечислим только названия заболеваний: флегмоны, остеомиелиты, абсцессы, рак с его последствиями, диабетические нагноения, трахомы, фурункулезы и т. п.). Но после революции 1917 года семья доктора оказалась в Ташкенте, где в 1919 году скончалась его жена, оставив мужа с четырьмя малолетними детьми. По божественному наитию он попросил взять заботу о детях медицинскую сестру С.С. Белецкую, на что она сразу же согласилась и стала детям второй матерью, успешно воспитав всех (трое сыновей будущего Святителя стали профессорами в разных отраслях науки).

Наверное, трагические обороты собственной жизни привели Валентина Феликсовича в церковное сообщество, такое решение было подготовлено еще в юности сложившимся у него отрицанием толстовства и любовью к Евангелию, которое подарил ему по окончании учебы директор гимназии. Одновременно Валентин Феликсович стал профессором и основателем кафедры хирургии Ташкентского университета.

Проповеднический дар доктора заметил ташкентский Епископ Иннокентий (Пустынский), когда Валентин Войно-Ясенецкий выступил с речью на епархиальном собрании. В последующей беседе с Владыкой доктор, в сущности, получил от него предложение: «Вам нужно быть священником», на что он ответил согласием. И уже в 1921 году был посвящен во чтеца, певца, иподиакона и диакона, а позже и рукоположен во священника. Назначая ему служение, Владыка вспомнил слова Апостола Павла и сказал: «Ваше дело не крестити, а благовестити», каковой завет новый священнослужитель выполнил буквально, выступив перед своей паствой за все время служения Церкви с множеством проповедей, всего их насчитывается около 1250. Выполняя сначала обязанности четвертого священника храма, профессор одновременно заведовал кафедрой, читал лекции студентам, был главврачом больницы, непрерывно писал главную книгу своей жизни «Очерки гнойной хирургии» и, что еще более поразительно, работал в морге с массой трупов, обезображенных голодом и обсыпанных вшами. Заболев тифом, Божией милостью иерей быстро поправился...

В 1923 году в Ташкентской епархии произошел раскол, будучи отражением общего раскола Русской Православной Церкви на верную и «живую». В результате возникшей смуты Владыка Иннокентий покинул епархию. В Ташкент прибыл ссыльный Епископ Андрей (князь Ухтомский), который постриг о. Валентина в монашество, выбрав ему имя Лука. Имя апостола, который был евангелистом, проповедником, врачевателем, иконописцем и мучеником, что оказалось в полном соответствии со всей последующей жизнью и служением будущего святителя. Владыка Андрей также способствовал срочному и тайному хиротонисанию иеромонаха Луки во епископа, которое совершили ссыльные епископы Василий (Зуммер) и Даниил (Троицкий) в присутствии церковного писателя протоиерея Валентина Свенцицкого (он раньше состоял вместе с о. Павлом Флоренским в «Христианском братстве борьбы») в Пенджикенте (Таджикистан), до которого в те времена было довольно трудно добраться. Преосвященные никогда не встречали такого случая: новый иеромонах во время хиротонии пришел в неописуемое волнение, дрожал всем телом...

По возвращении в Ташкент пришлось заняться неотложными епархиальными делами. Но вскоре новоявленный архиерей был арестован как сторонник Патриарха Тихона и выслан в Сибирь, чем начался 11-летний ссыльный период. Ему предъявили нелепое обвинение: сношения с оренбургскими контрреволюционными казаками и связь с англичанами. Поезд, в котором он ехал, долго не могли выпустить со станции, так как православный народ толпой лег на рельсы, не желая отпускать своего архиерея из города...

В Москве он успел пообщаться с Патриархом Тихоном, сослужить ему в храме, но затем попал в знаменитые тюрьмы Бутырку и Таганку. Потом последовал трудный путь по маршруту: Тюмень-Омск-Новосибирск-Красноярск-Енисейск. По пути хирург сделал несусветную операцию: слесарными щипцами извлек у молодого, не леченного никогда больного из зияющей остеомиелитной раны костяной секвестр! В Енисейской больнице хирург сделал операции по поводу врожденной катаракты, другие медицинские и гинекологические операции. Дальше маршрут сибирского служения Владыки пролегал так: Ангара-Богучаны-Хая. В Богучанах хирург сделал операцию больному с нагноившимся эхинококком печени, а дальше лечил больных с врожденной катарактой, и все в полном одиночестве и с минимумом инструментов, материалов и лекарств. Из деревни Хая Владыку вернули в Енисейск, а затем отправили по Енисею до Туруханска, в котором его встретил на берегу коленопреклоненный народ... В этом городе профессор сделал такие операции, как резекция челюсти, чревосечения, а также гинекологические, глазные и другие операции. Проповеди в храмах и больницах, благословение верующих ему были запрещены, но своей твердостью в этих вопросах Владыка восстановил справедливость. За что в немалой степени и был отправлен, по ироническому заявлению милиционеров, «на Ледовитый океан». Трудный зимний путь по Енисею до Полярного круга, мимо Курейки, где, сказали Владыке, отбывал ссылку И.В. Сталин, а дальше на оленях до станка Плахино. Поселили в промерзлой избе, в которой он стал безропотно устраиваться. Через некоторое время ссыльного архиерея вернули в Туруханск, часть пути пришлось проделать на собаках и даже пешком, и это при сибирских морозах! Оттуда архиерей написал свое знаменитое письмо академику И.П. Павлову: «Возлюбленный во Христе брат мой и глубокоуважаемый коллега, Иван Петрович!.. Славлю Бога, давшего Вам столь великую славу ума и благословившего труды Ваши... И кроме глубокого уважения моего, примите любовь мою и благословение мое за благочестие Ваше...». Нобелевский лауреат ответил: «Ваше Преосвященство и дорогой товарищ! Глубоко тронут Вашим теплым приветом и приношу за него сердечную благодарность. В тяжелое время, полное неотступной скорби о думающих и чувствующих, чувствующих по-человечески, остается одна жизненная опора - исполнение по мере сил принятого на себя долга. Всей душой сочувствую Вам в Вашем мученичестве. Искренне преданный Вам Иван Павлов».

Позже архиерея вернули в Красноярск, он находился в дороге полтора месяца. На обратном пути его встречали колокольным звоном. Попутно профессор оперировал мальчика с запущенным остеомиелитом бедра, а также убеждался, встречаясь с оперированными им прежде больными, что выздоровление всех было полным. В Красноярске он отслужил рождественскую литургию, сделал неотложные глазные операции и через Черкассы вернулся в Ташкент в январе 1926 года. Митрополит Сергий (Страгородский) хотел перевести епископа Луку в Рыльск, потом в Елец, затем в Ижевск. Живший тогда в Ташкенте митрополит Арсений (Стадницкий) посоветовал никуда не ехать, а подать прошение об увольнении на покой. Прошение было подписано, и с 1927 года профессор-епископ, лишенный двух кафедр - церковной и университетской - проживал в Ташкенте как частное лицо. По воскресеньям и праздникам он служил в церкви, а на дому принимал больных, число которых достигало четырехсот в месяц. Как и прежде, прием пациентов был бесплатным.

Владыка был настроен категорически против политики закрытия и тем более уничтожения храмов, накал страстей дошел до того, что он даже грозил властям сжечь себя на костре из икон после последней разрешенной службы в Сергиевском храме. Но все кончилось необоснованным арестом в 1930 году. В тюрьме Владыка объявил голодовку и довел ее до того, что у него появилась кровавая рвота. Затем последовал ссыльный этап: Самара-Москва-Котлас-Архангельск. Профессор оперировал в котласской больнице, в этом городе и в Архангельске было множество детей с заразными заболеваниями. Он сделал также операцию женщине по поводу рака груди. Владыке приходилось скитаться по городам и весям. Ссылка окончилась в 1933 году, и он попеременно жил то в Москве, то в Ташкенте и Архангельске, временно проживал в Феодосии. Одно время он пребывал в Сталинабаде, где провел ряд успешных операций, и был приглашен там на работу, но заявил, что останется только в том случае, если в городе будет сооружен православный храм. На это власти не пошли...

Временами Владыке приходила мысль о раскаянии в том, что архиерею недопустимо работать в моргах и бараках гнойных отделений, но на одной из молитв неземной голос надоумил хирурга в этом не каяться...

В годы «ежовщины» последовал третий арест Владыки в 1937 г., голодовка, издевательства... К тому времени у профессора развились склероз аорты, расширение сердца и другие тяжелые заболевания, но это не спасло его от тюремных мучений. После побоев и допросов Владыку направили в третью ссылку по маршруту: Алма-Ата-Новосибирск-Томск-Красноярск-Большая Мурта. В этой захолустной деревне профессор развил медицинскую деятельность. Еще из Ташкента он написал маршалу К.Е. Ворошилову о том, что ему нет возможности закончить книгу по гнойной хирургии, которую он считает очень актуальной не только в мирное время, но и на случай войны, и вдруг хирургу было разрешено работать в библиотеке в Томске. Так была закончена эта многострадальная, главная книга всей жизни.

Сначала Отечественной войны Владыку по требованию М.И. Калинина перевели в Красноярск и назначили главным хирургом эвакогоспиталя. (Перед этим хирург написал М.И. Калинину, что является специалистом по гнойной хирургии, попросил прервать ссылку, предложил свои услуги и подписался в телеграмме: «епископ Лука»). В десятках госпиталей он неустанно оперировал и сам лично, сделал многочисленные операции на крупных суставах. Кроме него также никто не мог оперировать остеомиелиты, а гнойных больных, по воспоминаниям медперсонала, была просто тьма. Только в 1942 году, после 16-летнего молчания и тоски по церковной проповеди, по словам самого Владыки, «... отверз Господь снова уста мои...». Он был назначен Архиепископом Красноярским, но архиерейское служение началось в крохотной церкви на окраине города только священническим чином. В 1943 году Владыка направил письмо И.В. Сталину о своих книгах с приложением отзывов о них видных отечественных специалистов и незамедлительно получил предложения от Медгиза прислать рукописи в издательство.

В 1943 году Владыка был направлен в Тамбов, где также совмещал церковное служение с работой в госпиталях. После окончания Отечественной войны 1941-1945 г.г. был награжден медалью, а лечение раненых было приравнено Священным Синодом к архиерейскому служению. Вышедшие к тому времени «Очерки гнойной хирургии» и книга о хирургии крупных суставов были выдвинуты профессором на соискание Сталинской премии, и в 1946 году хирург-архиерей получил за них Сталинскую премию I степени. Он пожертвовал ее фактически всю на помощь осиротевшим во время войны детям... В одном из писем Владыка сообщил, что вернувшийся из Америки Архиепископ Ярославский рассказал ему о том, что в американских газетах были статьи о русском епископе-лауреате Сталинской премии. Группа молодых французов перешла в православие, сославшись на русских христианских ученых - И. Павлова, В. Филатова, архиепископа Луку. Таким образом, жизнь, деятельность, церковное и научное служение Владыки стали заметным явлением мировой культуры даже в те тяжелые времена.

Наконец, тяжкий путь к храму всемирно известного ученого, хирурга и архиерея Луки был окончен. В 1946 году Владыка был направлен в Крым на послушание Архиепископа Симферопольского и Крымского, трудился на этой кафедре 16 лет. Крым был полностью разгромлен во время войны. Владыка объезжал и окормлял более 50 приходов, которые тоже находились в плачевном состоянии. Храм Святого Равноапостольного князя Владимира был разрушен, его святая купель заброшена и потеряна. Владыка обращался со своими замечательными проповедями к пастве ежедневно. Рукописи их (1250 проповедей) дошли до объема 4500 машинописных страниц. Даже перечень затронутых в проповедях тем поражает своей широтой и глубиной: в них говорилось о бессмертии, воспитании детей, о грехах, молитве и вере, об этике, о смирении и лицемерии, о житиях святых, о распространении христианства и святости его исповедников с Апостолов и первых святых до образования на земле своеобразного, полного покрова, в котором в виде идеальной для планеты святой сферы выполнился Новый завет Иисуса Христа. Среди них были проповеди, по словам доносчиков, «антиматералистического характера». Владыкой поднимался также вопрос о взаимоотношении науки и религии, за что его посчитали неокантианцем. Не только Кант, но и Платон, Эпикур, другие античные философы, а также Бэкон, Паскаль, Бергсон и другие европейские мыслители были хорошо известны Владыке, но все философские концепции были основательно переработаны им и вплетены в главный свято-философский контекст его любимой книги - Святого Евангелия. По массе цитат, по каждому из затронутых в проповедях и в замечательной книге «Дух, душа и тело» вопросов видно, насколько глубоко Владыка знал Писание. Владыка был не первым видным иерархом Русской Православной Церкви, предлагавшим обсудить важную жизненную и духовную ситуацию синтеза науки и веры, когда-нибудь, с Божией помощью, этот вопрос станет предметом проблематики в системно полном познании нашего мира и духа...

А между тем уже долгие годы он страдал ослаблением зрения, незадолго до кончины ослеп полностью и мирно упокоился в 1961 году.

В 1995 году Синодом Украинской Автономной Церкви Московского Патриархата Владыка был причислен к лику местночтимых святых как Святитель и Исповедник веры, а в 2000 году Архиерейским Собором Русской Православной Церкви - к СоборуНовомучеников и Исповедников Российских.

В истории Новосибирской области - история нашей страны. Все эпохи здесь… И радующие археологов древние поселения, и первые остроги, и лагерь с недоброй памятью. Был в Новосибирской области с 1929-го по 1956 год один из самых страшных островов архипелага ГУЛАГ - ОЛП-4.

Ложок. Совсем недалеко от Искитима. Сегодня уже почти ничего не напоминает о тех временах. На месте плаца стоит Дворец культуры, там, где стояли бараки, теперь дома или огороды. Еще пару десятилетий назад здесь можно было увидеть мотки колючей проволоки, стены бараков… Сегодня от лагерной вышки осталась только фотография, колючку и камень, из которого складывали стены, растащили для хозяйственных нужд. Остались только холмики, поросшие березами, да две стены, которые в небольшом леске сразу и не увидишь.

Всё, что осталось от бараков

А вот два известковых карьера, конечно, деться никуда не могли. Когда сгинула сталинская эпоха, их затопили, и сейчас один, в котором работали мужчины, превратился в некую зону отдыха, где распивают всевозможные напитки и ловят рыбу; а второй, где работали женщины, высох. Вид со дна второго на склон прямо африканский - очень напоминает подступы к Сахаре. Но все еще встречающиеся кое-где свидетельства той эпохи (торчащая из земли проволока, остатки стен… узкоколейки уже нет - тоже разобрали на металлолом) переключают сознание с географии на историю.

Символ времени

А история была страшная. Священник Игорь Затолокин в книге «Ложок. Из истории Искитимского каторжного лагеря», вышедшей в свет совсем недавно, приводит такую цифру - в лагере расстались с жизнью не меньше 30 тысяч человек. Попасть в Ложок боялись все, потому что вернуться оттуда практически было невозможно: ядовитая известковая пыль разъедала легкие, и вопрос был только в том, кто сколько продержится.

Здесь были мужчины и женщины, сюда ссылали тех, за кем числились побеги. Логика простая: если зимой температура на дне карьера больше сорока градусов мороза, а работа невероятно тяжелая, то в скором времени одним врагом народа будет меньше. А сколько их таких было!

Дворец культуры на месте лагеря

Здесь сидела жена человека, которого Ленин называл любимцем партии, - Николая Бухарина. Анна Ларина-Бухарина каждый день повторяла, чтобы не забыть, выученный наизусть текст письма Бухарина «К будущему поколению руководителей партии». Публикация этого письма в первые годы перестройки стала настоящей сенсацией.

А Игорю Затолокину удалось собрать множество свидетельств тех, кто был в этом страшном месте, - и тех, кто сидел, и тех, кто охранял. Еще живы те, кто помнит, как это было. И не мог не заехать в Ложок Александр Солженицын, когда в 1994 году вернулся в Россию и ехал поездом через всю страну до Москвы. Человек, открывший миру архипелаг ГУЛАГ, побывал здесь, чтобы почтить память тех, кто не вернулся.

Книга о страшном лагере есть, но настоящего памятника-музея нет до сих пор. Дело не в памятном знаке - здесь можно создать целый историко-мемориальный комплекс. И нужно это не тем, кто зарыт в ямах в районе Ложка, а тем, кто живет сегодня, и, возможно, голосуя за «имя России», выбирает Иосифа Сталина. Им бы съездить

Кузменкин Владимир

«На территории нынешнего микрорайона Ложок с 1929-го по 1956 год действовал Искитимский лагерь особо строгого режима. По свидетельствам очевидцев, это был самый жестокий «каторжный лагерь», известный за свою бесчеловечность заключенным всего Советского Союза»… Вот именно так мощно, сразу погружая читателя в мутный кровавый водоворот сталинских времен, начинается книга бердского священника Игоря Затолокина «Ложок. Из истории Искитимского каторжного лагеря», появившаяся в продаже в этом месяце на прилавках многих храмов Новосибирска.

Три года он писал ее, по обрывкам выкорчевывая из смятого, сожженного, намеренно спрятанного комка воспоминаний хоть что-то, свидетельствующее о существовании самого беспощадного штрафного лагеря ГУЛАГа – ОЛП № 4 на окраине Искитима. По сути лагеря уничтожения. Однако, пишет священник, самой жестокой тоталитарной системой в XX веке был разработан безотказный механизм замалчивания достопамятных мест, где страдали и погибали миллионы наших соотечественников. И хоть система разрушена, выжженная земля в архивах осталась. Однако в ФСБ на специальный запрос управляющего Новосибирской епархией владыки Тихона ответствовали, что «УФСБ НСО не располагает документально подтвержденными данными о дислокации на территории нашей области лагерей, входивших в состав СИБЛАГа».

Тем временем, по скромным оценкам священника, обоснованным в его книге, умерших в искитимском лагере было 30 тысяч человек.

И если бы не живые еще очевидцы, написать такую книгу было бы невозможно. Священник разговаривал с десятками людей – охранниками, работниками лагеря, удалось даже разыскать одного настоящего заключенного, чудом выжившего и здравствующего по сей день. Отыскал он и записки художника Михаила Соколова, который рассказывал, что будучи на пересылке Магадана вместе с остальными заключенными молил об одном: «Только не в Искитим!». Вспомнил священник в книге и почти неизвестный эпизод с Александром Солженицыным. Оказывается, в 1994 году Александр Исаевич, возвращаясь на поезде домой по маршруту Владивосток – Москва, специально заезжал в Искитим, чтобы почтить память замученных, потерявших рассудок от голода, холода и страданий людей.

Об искитимских изуверствах священник пишет по возможности отстраненно, специально уходя от экспрессивной лексики, полностью полагаясь на воображение читателя. Вот пара цитат. «Прибывших в искитимский лагерь в одну из зим содержали в вагонах из-под угля без крыши, в лютые морозы одеты они были в том, в чем их арестовывали». «Люди умирали сотнями. Их выкладывали на мороз, складывали штабелями, замораживали, потом пилили на части двуручной пилой и топили печи на Искитимском кирпичном заводе».

Корреспондент НГС.НОВОСТИ встретился с Игорем Затолокиным. Оказалось, интерес священника к искитимской истории неслучаен. Во-первых, сам по образованию историк, во-вторых, служит как раз в искитимском приходе, невдалеке от описываемых мест.

Отец Игорь, почему Искитимский лагерь считался самым страшным?

Скажем так, одним из самых. Он был штрафным. В него попадали отпетые уголовники – те, кто многократно пытался бежать из других лагерей. Заключенные были заняты преимущественно на крайне вредном для здоровья производстве извести и камня в карьере, а также лесозаготовками. Условия работ были невероятно тяжелыми, скажем, зимой температура на дне карьера доходила до 43 градусов мороза. Заключенные шли на все, чтобы покинуть эту зону. Известен случай, когда один из них, крепкий мужик, расколол сахар в пыль и вдыхал в легкие. Умер через два месяца.

Где хоронили умерших?

Точные места пока неизвестны, но где-то в районе Ложка, очевидно. Вероятнее всего, это были массовые захоронения, когда трупы сваливали в яму и закапывали. В самих карьерах, которые как только лагерь закрыли, тут же затопили, можно найти технику, тракторы.

Вам удалось найти человека, который сидел в этом лагере. Кто он?

Анатолий Литвинкин. В Ложок попал в 47-м как уголовник. Разговаривал я с ним три года назад, совсем недавно хотел еще раз поговорить, рассказать про книгу, а оказалось, что он съехал, даже не знаю, жив ли. Во всяком случае две трети моих собеседников, воспоминания которых я привожу в книге, уже умерли. Когда мы говорили, ему было за 80. Он рассказывал о том, что не может пить молоко только потому, что его делают на искитимском молокозаводе…

Андрей Ткачук

. Откуда общепринятое теперь различие… «знания» (науки) и «веры» (религии)? Оно, очевидно, — случайного (исторического) происхождения, не заключается в самих понятиях: ведь всякое знание — психологически есть «верование», а «верование» в истории всегда было высшим откровением, чистым знанием действительности.

. Необходимо ли для научного духа, чтобы действительность была мертвой, безумной машиной? — вот начальный вопрос, с решением которого будет видно, можно ли научному духу идти заодно с христианско-религиозным.

. Относительно религии надо сказать, что ею улавливается одна из сторон действительности, недоступных до сих пор научному настроению.

. Там, где оборвано предание Христовой Церкви, человечество быстро скатывается в животное состояние.

А. Ухтомский. Доминанта

Один из самых выдающихся ученых и мыслителей XX века академик Алексей Алексеевич Ухтомский являет своей жизнью другой путь к православному храму: он пришел к нему, закончив Московскую Духовную Академию с богословской диссертацией на тему: «Космологическое доказательство Бытия Божия», а дальше, не изменяя глубокой религиозности, но отдавшись непреоборимой тяге к науке, посвятил свою жизнь разработке учения о доминанте — всеохватывающей, универсальной концепции человека на основе физиологии, психологии, социологии, философии и этики (в конечном счете, православной веры). Получилось так, что наука стала для него своеобразным храмом, а ревностное служение ей — как бы молитвенной службой в храме, так как религиозные, догматические, духовные моменты он никогда за годы научной работы не упускал из вида.

Дорогу к храму находили и прежде атеистически настроенные ученые. На примере академика А. Ухтомского мы увидим другой путь: от веры к науке, но с постоянным сохранением православной составляющей познания Мира и Духа (в поиске синтеза науки и веры).

О духовной стороне науки и жизни дадим возможность говорить самому академику Ухтомскому, так как теперь, наряду с его научным наследством, раскрыто и частично опубликовано его духовное православное наследие. Важнейшие новые публикации:

• Интуиция совести: Письма. Записные книжки. Заметки на полях. — СПб: Петербургский писатель, 1996. — 528 с.
• Заслуженный собеседник: Этика, религия, наука. — Рыбинск: Рыбинское подворье, 1997. — 576 с.
• Доминанта души: Из гуманитарного наследия. — Рыбинск: Рыбинское подворье, 2000. — 608 с.
• Доминанта. — СПб, Москва, Харьков, Минск: Питер, 2002. — 448 с.

Сама жизнь А. Ухтомского показывает неординарность его натуры с самых юных лет. Он родился в 1875 году в родовом имении князей Ухтомских в деревне Вослома Рыбинского уезда Ярославской губернии. Князья Ухтомские являются потомками Великого князя Юрия Долгорукого. Воспитывался мальчик теткой в Рыбинске, учился в классической гимназии, но, не закончив курса, был определен матерью в привилегированный кадетский корпус в Нижнем Новгороде. При этом полагали, что мальчику предстоит блестящая военная карьера. Но, по свидетельству самого А. Ухтомского, в этом учебном заведении очень хорошо преподавали философию и словесность, и именно здесь был дан толчок к науке. Юноша зачитывается трудами философов и психологов. Уже в 1894 году он поступает на словесное отделение Московской духовной академии, где также было очень высоко поставлено изучение богословия, философии, словесности, языков.

Тема его диссертации, «Космологическое доказательство Бытия Божия», была выбрана им для того, чтобы попытаться найти язык познания Мира и Духа, научно проанализировать горние высоты духа и одухотворить прагматические научные искания, чтобы восстановить системную полноту человеческого знания.

Он вполне мог отдаться религиозному служению, вере, как его старший брат Архиепископ Андрей (Ухтомский) (1872-1937). Дважды Алексей Алексеевич намеревался уйти в монастырь, но стремление к научной деятельности оказывалось сильнее.

Александр Ухтомский, старший сын в семье, был очень дружен со своим младшим родным братом Алексеем. Братья вместе росли в родовом имении, вместе учились сначала в гимназии, затем в кадетском корпусе и, наконец, в Духовной Академии. Александр Ухтомский после пятого класса гимназии поступил в 1887 году в Нижегородский имени графа Аракчеева кадетский корпус. Окончательная перемена в судьбе братьев Ухтомских во многом объясняется случайным событием — встречей с праведным Иоанном Кронштадтским на волжском пароходе, когда мать Антонина Федоровна везла сыновей на каникулы в родовое поместье. После долгих бесед с отцом Иоанном Кронштадтским на верхней палубе Александр и Алексей приняли одинаковое решение стать священниками.

Александр Ухтомский окончил Московскую Духовную Академию в 1895 году со степенью кандидата богословия. 4 октября 1907 г. хиротонисан во епископа Мамадышского, викария Казанской епархии и назначен заведующим Казанскими миссионерскими курсами. Он — один из немногих иерархов Церкви, который в уфимской, московской и петроградской печати открыто выступает против Григория Распутина, предупреждает царя, что тот ввергнет Россию в беду и кровопролитие.

14 апреля 1917 года епископа Андрея включают в новый состав Святейшего Синода. Оба брата были участниками Поместного Собора 1917-1918, активно участвовали в совещаниях по воссоединению со старообрядцами. Владыка Андрей становится председателем Съезда единоверцев, а с января 1919 — избран заочно с оставлением за собой прежней кафедры епископом Саткинским единоверческим, Первоиерархом всех единоверцев — впрочем, эти должности были, скорее, номинальными. В Сибири епископ был членом созданного осенью 1918 Сибирского Временного Высшего церковного управления, руководил духовенством 3-й армии А. В. Колчака. Крушение Советов представлялось ему тогда делом времени.

После разгрома колчаковцев в 1920 году Сибирь стала советской, а Владыка Андрей впервые оказался в тюрьме. В 1920 году он был арестован в Ново-Николаевске (Новосибирске), находился в заключении в Томске. В 1921 г. арестован в Омске, в 1922 г. — Бутырка, в этом же году стал Епископом Томским. Обновленцы старались привлечь его на свою сторону, но он остался противником обновленчества. В 1923 году епископ был сослан, скитался по ссылкам в Ташкенте, Теджене, Москве, Ашхабаде, Пенджикенте, стал одним из основателей и лидеров т.н. «катакомбной церкви» в СССР (для нее он предложил термин « Истинно-православные Дом-музей А. Ухтомского в Рыбинске христиане»). Уже в 1922 году Владыка Андрей начал тайное рукоположение архиереев, постриг Луку (Войно-Ясенецкого) в монашество и направил его в Пенджикент для хиротонии во епископа. Все его хиротонии были признаны Патриархом Тихоном. Но в 1925 году епископ Андрей (Ухтомский) выступил не только против «Живой церкви», но против и Патриаршей, обвинив ее в цезарепапизме и приверженности к существующей власти, в нарушении всех церковных канонов. Не признавал права Заместителя Патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского), резко выступил против его Декларации, направленной на лояльность к советской власти. Однако при этом он продолжил тайные хиротонии епископов, создавая инфраструктуру « Истинно-православной церкви». Ухтомский порвал общение с Патриаршей Церковью, стал основателем иерархии раскольников-«андреевцев». 28 августа 1925 г. в молитвенном доме ашхабадской старообрядческой общины во имя Святителя Николая архиепископ Андрей принял миропомазание от старообрядцев, перейдя, таким образом, в раскол, за что 13/26 апреля 1926 г. Патриаршим Местоблюстителем Петром (Полянским), митрополитом Крутицким, запрещен в священнослужении.

В 1927 г. бывший архиерей арестован, выслан в Кзыл-Орду, 1931 г. — освобожден, после чего несколько месяцев жил в Москве. В 1932 году следует его арест по делу катакомбной церкви. Ухтомский стал худым, дряхлым, у него началась цинга и выпали волосы. По обвинению в организации катакомбной церкви он выслан в Алма-Ату, а потом заключен в Бутырке. В 1937 году спустя некоторое время после ссылки в Рыбинск он расстрелян в Ярославской тюрьме. Реабилитирован только в 1989 году.
Князь Алексей выбрал другой путь. Будучи уже кандидатом богословия, отдаваясь неодолимой тяге к науке, в 1900 году А. Ухтомский поступает на естественное отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. С этого момента и на всю жизнь он оказался связанным с этим университетом. В 1911 году Алексей защитил здесь магистерскую диссертацию, в 1922 году получил кафедру физиологии человека и животных, а в следующем десятилетии основал Физиологический институт. Таким образом, он стал последователем и учеником, продолжателем традиций и учения выдающихся ученых И. М. Сеченова и Н. Е. Введенского, а позже и сам стал основоположником новейшего направления в науке, автором учения о доминанте. Но ученый остался приверженным вере, был старостой старообрядческой единоверческой церкви в Ленинграде, сам участвовал в богослужении. В смутные времена, когда прихожане спрятали церковные ценности, князь Алексей был временно арестован. Тем не менее, вскоре его отпустили, а в 1932 году он получил премию имени Ленина, в 1935 избран академиком АН СССР. К этому времени А. Ухтомский знал 7 языков, помимо биологии, физиологии и психологии был глубоко осведомлен в архитектуре, живописи, иконописании, философии, словесности, прекрасно играл на скрипке. Но главным творением этой выдающейся натуры были все же научные исследования по физиологии и психологии, а также разработка грандиозного синтетического научного понятия доминанты.

В начале войны, в 1941 году ученый руководил актуальными тогда работами по травматическому шоку, отказался эвакуироваться из города и скончался в 1942 году, в блокадном Ленинграде. За 10 дней до смерти он написал тезисы доклада «Система рефлексов в восходящем ряду» к 93-ей годовщине со дня рождения академика И. П. Павлова, которого высоко ценил. Перед кончиной Ухтомский тяжело болел: у него развился рак пищевода и гангрена левой ступни. Алексей Алексеевич бесстрашно следил за развитием заболевания, а потом, подобно умирающему академику Павлову, наблюдал у себя признаки Студент Духовной академии А. Ухтомский оплавления коры головного мозга. Тело нашли лежащим со скрещенными руками и Псалтирью на груди. А. Ухтомский похоронен на Литераторских мостках Волкова кладбища в Ленинграде, рядом с Добролюбовым, Белинским, Писаревым, Салтыковым-Щедриным.

Сравнявшись со своими предшественниками и учителями достижениями в физиологии и психологии, А. Ухтомский, безусловно, превзошел их своей многогранностью, глубиной отношения к науке и одновременно твердостью православных убеждений. Это позволило ему выдвинуть гениальную Идею доминанты, которая, несомненно, станет основой не только синтеза науки и веры в текущем столетии, но и основой понимания системной полноты всей жизни на Земле. Он явился одним из последних энциклопедистов нашего времени, наряду с В. И. Вернадским и о. П. Флоренским.

Что же такое доминанта? Как всегда, в начале становления нового направления в науке, не возникает сразу строгой дефиниции, определения нового научного понятия, оно формируется постепенно. Сам термин заимствован А. Ухтомским из книги «Критика чистого опыта» немецкого философа Рихарда Авенариуса (того самого, которого вместе с Э. Махом критиковал Ленин). Стержневое определение доминанты представляет ее как временно господствующий в центральной нервной системе очаг возбуждения, создающий скрытую (латентную) готовность организма к определенной деятельности при торможении других рефлекторных актов.

Сам А. Ухтомский определяет доминанту так:

«… более или менее устойчивый очаг повышенной возбудимости центров, чем бы он ни был вызван, причем вновь приходящие в центр возбуждения сигналы служат усилению… возбуждения в очаге, тогда как в прочей центральной нервной системе широко разлиты явления торможения».

Появившуюся новую идею ученый начинает всесторонне детализировать и расцвечивать яркими дополнениями к первоначальному определению:

«Доминанта есть повсюду господствующее возбуждение посреди прочих, и повсюду она есть продукт суммирования возбуждений».

«Доминанта — это господствующая направленность рефлекторного поведения субъекта в ближайшей его среде».

«Но именно благодаря такой односторонности и как бы „субъективности“ относительно ближайшей среды субъект может быть прогрессивен на взятом пути и видеть лучше вдали, чем тот, кто более „объективен“ в своей ближайшей среде».

«…доминанта является формирователем „интегрального образа“ действительности…».

«Каковы доминанты человека, таков и его интегральный образ мира, а каков интегральный образ мира, таково поведение, таковы счастие и несчастие, таково и лицо его для других людей».

«Наши доминанты, наше поведение стоят между нами и миром, между нашими мыслями и действительностью… Целые неисчерпаемые области прекрасной или ужасной реальности данного момента не учитываются нами, если наши доминанты не направлены на них или направлены в другую сторону».

«… неуловимые для рефлектирующего разума, но лишь понятные для поэтического духа».

«Доминанта души — внимание духу…».

«Мы не наблюдатели, а участники бытия, наше поведение — труд».

«… я занимаюсь анатомией человеческого духа до религии включительно».

«…мы хотим узнать то постоянное, имеющееся в глубине человека, что заставляет его опять и опять возобновлять искание религиозной истины…».

Основа субъективной жизни оказывается не в познании, воле (добавим еще, что даже не в поступках и решениях), а в чувствах, в которых и кроется личностная доминанта. Она есть у каждого человека, носителя чувств и рефлексии, анализа полученных от мира впечатлений. Калейдоскоп личных, этнических, этатических (государственных), групповых, народных и национальных доминант практически образует глобальную сферу, подобную биосфере, ноосфере, психосфере и другим сферическим структурам планеты, и от того, какая она будет в будущем, зависит жизнь планеты в этом будущем. Например, она может основаться на групповом и государственном эгоизме, остаться сугубо прагматической и житейской, а может быть направлена на добро, духовное содержание и понимание Мира и Бога.

Итак, первым свойством доминанты является ее устойчивость и независимость от окружающей реальной среды, ведь она зачастую ведет обладателя личностной доминанты в сторону от стандартных и общепринятых решений. Все влияния на сформировавшуюся доминанту действуют в сторону ее усиления в главном очаге, хотя не видится никаких препятствий для психологического возбуждения и других центров мозга. Получается, что она внушена и поддерживается каким-то неземным способом, и в этом нет никакой мистики, но остается еще нераскрытая тайна. А другим важным свойством доминанты является то, что вначале сугубо личная, она в ходе жизни превращается в универсальный принцип жизни, и этим очень сходна с религиозной верой. Естественно, наиболее эффективным путем развития такой общественной доминанты является обращение личностной доминанты на окружающих людей и, в конечном счете, коллективное, соборное творчество, также являющееся и важнейшим принципом Православной Церкви.

Доминанта также оказалась инструментом движения от дробления наук к их синтезу, интеграции их не только между собой, но и с духом, с верой. В том числе и в области сознания. Кант развивал понятия познания и синтеза, Ницше — волю, Шопенгауэр — чувствование, многие богословы — веру. Но в итоге это не исчерпывало системно полного восприятия мира. А чувствование в форме доминанты А. Ухтомского признает первично относительный характер других психических инструментов. Они могут быть актуально задействованы только в форме синтеза, органического и тесного соединения и взаимодействия.

Доминанта в связи с требованием полноты познания мира выступает как лоцман в эмпирическом, опытном море пестроты наблюдений. Реальное бытие выступает как бытование в опыте отцов, и в связи с этим отказ от родовой и социальной памяти лишает нас реальности бытия. Память крепче в эволюционном течении процессов, революционные же эпизоды ее зачастую совершенно разрушают. Нельзя просто так отказываться от прошлого (например, как в ХХ веке в нашей стране — от Церкви), это означает ломать мировую линию развития в хронотопе (так называл А. Ухтомский общую категорию пространства-времени).

Принцип доминанты позволил А. Ухтомскому соединить вроде бы несоединимое, выдвинув категорию триады (разум, инстинкт, доминанта). Приэтом академик Ухтомский полагал, что наш разум — гордец, ибо противопоставляет себя бытию, а оно шире всех наших теорий и схем, и доминанты стоят между разумом и реальностью. Инстинкт же временами проявляется в качестве родового бессознательного, т. е. включает результаты тысячелетнего развития родового опыта. Доминанта также включает результаты традиции, т. е. сакральную компоненту, духовный опыт отцов, в конечном счете, для нас — православной веры.

Рисунок мира будет зависеть и от того, какие у нас доминанты и какие мы сами, а это, в свою очередь, будет также зависеть от того, как мы проанализируем ступени собственного духовного опыта. Многие события мира могут проскользнуть мимо нашего внимания только потому, что доминанта была направлена в иную сторону от них, а это уже будет означать неполноту познания мира. Кроме того, в социальном плане доминанта должна быть направлена на другого человека, для которого А. Ухтомский предложил понятие «заслуженный собеседник». И в любых других жизненных планах доминанта продирается сквозь житейские, иногда весьма опасные дебри и, в конечном счете, достигает своей предопределенной задолго до финиша, иногда с самого детства человека, цели…

Задержка в развитии такой всеобъемлющей и актуальной концепции, как доминанта, после кончины А. Ухтомского произошла, скорее всего, потому, что она еще не сложилась окончательно в форме отрасли знания, науки, а существовала в форме искусства, как в свое время бытовал психоанализ З. Фрейда. Говоря о Фрейде, Ухтомский подчеркивал, что знание законов доминанты может служить важным инструментом воспитания и даже… лечения, он писал: «Фрейд был, возможно, глубоко прав, пытаясь путем психоанализа оживить весь путь, по которому слагается доминанта, довести его до сознания и тем самым разрушить его». Но, продолжал он, «Сексуальная доминанта самого Фрейда компрометирует здоровую по существу идею психоанализа». В сущности, доминанта дер Н. Е. Введенский и А. А. Ухтомский в лаборатории жалась только на гениальном прозрении и способностях самого князя Алексея Ухтомского. А между тем многие ученые уже полагали, что психология XXI века будет определяться учением о доминанте.

Доминанта А. Ухтомского слагается в универсальный биологический принцип, лежащий в основе активности всех живых систем. А человек воспринимается стоящим на стыке всех наук в неразрывной связи всех своих телесных, душевных и духовных качеств в одном контексте с религиозно-нравственным содержанием человеческой жизни. В конечном счете, А. Ухтомский подходит к необходимости связи христианства, свято-отеческого предания и современной науки, чему может способствовать русская религиозная философия как этика жизни. Знания и вера, науки и религия, идеалы должны стать, по А. Ухтомскому, образами будущей реальности.

Что касается религиозной, православной компоненты в учении Алексея Ухтомского, то он всячески выдвигал ее, и даже пытался укрепить, изучить и преобразовать для универсального понимания Мира и Духа, исследовать и углубить ее даже рациональными, научными методами и подходами.

«Два пути, две сокровищницы мысли известны мне и современному мне человечеству, в которых оно может черпать ответы на вопросы жизни: первый, завещанный мне воспоминанием и лучшим временем юности, — путь христианской и святоотеческой философии; второй — в науке, который есть метод по преимуществу. Почему, откуда это роковое разделение путей, имеющих одну цель впереди себя? Не составляют ли эти два пути посуществу одно?..»

«В Духовной академии у меня возникла мысль создать биологическую теорию религиозного опыта».

«…совершенно незаменимым местом для человека по способности возобновлять и воскрешать его жизнь является Церковь, при условии, конечно, что религиозная эмоция известна данному человеку и достаточно крепко связана с Церковью!»

«…Церковь по преимуществу храм сверхличной жизни и общего дела человечества в его грядущем всеединении».

А. Ухтомский, следуя освященному Евангелием и Церковью восприятию «Бог есть Любовь и Благо», пишет: «Бога мы понимаем так, что Он всегда, и несмотря ни на что, любит мир и людей и ждет, что они станут прекрасными и безукоризненными до конца, — и Он всё оживляет и воскрешает».

«Вера есть динамическое, по преимуществу деятельное состояние, постоянно растящее самого человека… Вера приводит к настоящей любви, а любовь больше всего». (Ибо это Сам Господь есть Любовь).

«Каждый для себя и своего опыта имеет основание считать свою систему правильной: физиолог — для себя, богослов — для себя, палеонтолог — для себя и т. д. Действительно многоликое „цельное знание“ должно принять в расчет и понять их всех, передумать всех, войти во всех имманентно, чтобы иметь действительно синтез единого знания — единого существа „человек“».

«К счастью для науки, она переполнена интуициями, как ей ни хочется утверждать о себе, что она — привилегированная сфера «исключительно рассуждающего разума».

«…жизнь и история мудрее наших наилучших рассуждений о них».

В трудах А. Ухтомского есть много относящегося к будущему и отнюдь не ближайшему. Как жертва будущему выглядит вся его жизнь, и как напутствие сохранить высокую духовность в новом веке звучат его слова:

«Что удивительнее всего — я научаюсь воспринимать на расстоянии во времени события гораздо дальше, чем может простираться моя собственная жизнь. Я проникаю мысленно в XXI столетие, в отдаленнейшие века! Я ношу с собою и в себе то, что больше меня и моего личного существования».

У него не было своей семьи, и студентам он часто говорил: «Ведь я монах в миру! А монахом в миру быть ой как трудно! Это не то, что спасать свою душу за монастырскими стенами. Монах в миру не о себе, а о людях думать должен».

Слава Богу, так жизненно сложилось, что академик А. Ухтомский стал для нас прообразом ученого будущего времени и, одновременно, примером нравственно чистой и преисполненной нашей православной верой личности. Образцом тоже пока еще будущего человека, не только человека с личной доминантой, направленной на других людей, но человека, уже братски соединенного с ними общественной доминантой. Раньше, в прежние времена, такое живое общество, в отличие от нашего разъединенного, называли «МИР»… Восстановление такого общества стало бы символом нашей памяти и уважения великого русского православного ученого.