Письма: 1919.12.11 / Лавкрафт к Галломо «Появление Рэндольфа Картера»

Согласно краткому описанию, это письмо Говарда Филлипса Лавкрафта к его другу Сэмюэлю Лавмену, в котором Лавкрафт рассказывает о своем жутком сне, связанном с появлением Рэндольфа Картера. Лавмен, который является прототипом персонажа Хэрли Уоррена, спускается в древнюю могилу, чтобы исследовать ее, но затем связь с ним обрывается, и Лавкрафт слышит в телефоне жуткий голос, сообщающий, что…


Аватар пользователя Dagon

·

Чтение: 9 минут

Прежде чем покончить с темой Лавмена и страшных историй, хочу пересказать вам жуткий сон, явившийся мне после последнего письма C.Л. Мы как раз подробно обсуждали байки о потустороннем, и он порекомендовал мне несколько страшных книг; так что он сразу припоминался мне при всякой мысли о кошмарах или о сверхъестественно ужасном. Не помню, с чего начался этот сон или о чем он вообще был. В моей памяти сохранился лишь один буквально леденящий кровь фрагмент, чей финал все никак не дает мне покоя. Мы — по некой жуткой, но неведомой причине — были на очень странном и очень древнем кладбище, которое я так и не узнал. Полагаю, ни один уроженец Висконсина не может вообразить себе подобного — но они есть у нас, в Новой Англии: жутковатые старинные погосты, где надгробные камни покрывают странные письмена и гротескные узоры, вроде черепа и скрещенных костей. Порой по ним можно немало побродить, но так и не наткнуться ни на одну могилу моложе ста пятидесяти лет. Однажды, когда Кук издаст обещанный MONADNOCK, вы увидите мой рассказ “Склеп”, навеянный одним из подобных мест. Так выглядело место действия и моего сна — страшноватая лощина, поросшая грубой, какой-то отталкивающей длинной травой, из которой выглядывали отвратительные камни и нагробия из крошащегося сланца. На косогоре было несколько склепов, чьи фасады пребывали в крайнем обветшании. У меня была диковатая мысль, что ни одно живое существо не ступало по этой земле много веков, пока не появились мы с Лавменом. Стояла поздняя ночь — возможно, предрассветные часы, поскольку ущербный серп луны стоял довольно высоко на востоке. Лавмен тащил, забросив на плечо, переносное телефонное устройство, а я нес два заступа. Мы направились прямиком к низкой гробнице близ середины жуткого погоста и начали счищать и с нее поросшую мхом землю, что за бесчисленные годы намыли на нее дожди. Лавмен во сне выглядел точь-в-точь, как на снимках, которые он мне прислал — крупный, крепкий молодой человек, нимало не семитской внешности (хотя и смуглый), и очень красивый — если бы не торчащие уши. Мы не разговаривали, пока он, положив свое телефонное снаряжение и взяв лопату, помогал мне счищать землю и сорную траву. Казалось, что мы оба чем-то поражены — почти потрясены. Наконец, мы завершили подготовку, и Лавмен отступил на шаг, чтобы обозреть гробницу. Похоже, он точно знал, что собирается сделать, и я тоже понимал — хотя сейчас я не могу вспомнить, что именно! Все, что я помню, — мы воплощали некую идею, которую Лавмен обрел в результате истового чтения неких редких старых книг, единственными сохранившимися экземплярами которых он владел. (У Лавмена, как тебе, возможно, известно, огромная библиотека редких первых изданий и прочих сокровищ, любезных сердцу библиофила.) Произведя в уме какие-то расчеты, Лавмен вновь взялся за лопату и, используя ее как рычаг, попробовал приподнять ту плиту, что покрывала гробницу сверху. Но ему не удалось, так что я подошел и стал ему помогать своей лопатой. Наконец, мы раскачали камень, совместными усилиями приподняли его и столкнули в сторону. Под ним был темный ход с пролетом каменных ступеней, но столь ужасны были испарения, вырвавшиеся из ямы, что нам пришлось на время отступить назад, воздержавшись от дальнейших наблюдений. Затем Лавмен подобрал телефон и начал разматывать провод — при этом впервые заговорив.

— Мне, правда, жаль, — сказал он мягким, приятным голосом, вежливым и не очень низким, — просить тебя остаться наверху, но я не отвечаю за последствия, если ты отправишься со мной вниз. Откровенно говоря, я сомневаюсь, что кто-то с твоими нервами сможет вынести такое. Ты не представляешь, что мне предстоит увидеть и сделать — даже после того, что было написано в книге, и того, что я рассказал тебе, — и я не думаю, что без стальных нервов возможно спуститься вниз и выйти оттуда живым и в здравом уме. В любом случае, там не место для того, кто не может пройти армейскую медкомиссию. Я обнаружил эту штуку, и я в каком-то смысле отвечаю за того, кто пошел со мной — так что и за тысячу долларов я не позволю тебе так рисковать. Но я буду сообщать тебе о каждом своем шаге по телефону — видишь, здесь достаточно провода, чтобы добраться до центра Земли и обратно!

Я заспорил с ним, но он ответил, что, если я не соглашусь, он все прекратит и найдет себе другого спутника — он упомянул какого-то “доктора Берка”, совершенно незнакомое мне имя. И добавил, что мне нет смысла спускать в одиночку, поскольку только у него есть ключ к происходящему. В конце концов, я согласился и с телефоном в руке уселся на мраморную скамью у разверстой могилы. Он вынул электрический фонарь, подготовил телефонный кабель и ушел вниз по волглым каменным ступеням — только изолированный провод зашуршал, разматываясь. Минуту я следил за отсветом его фонаря, но внезапно тот потух, словно на каменной лестнице оказался поворот. Стало совсем тихо. Потом настал срок тупого страха и тревожного ожидания. Ущербная луна карабкалась все выше, и туман, или мгла, казалось, сгущался в лощине. Было страшно сыро от росы, и как-то раз мне почудилась сова, мелькнувшая среди теней. Затем в телефонной трубке раздался щелчок.

— Лавкрафт… по-моему, я это нашел, — голос звучал напряженно и взволнованно. Затем короткая пауза, а следом — слова, наполненные неописуемым трепетом и ужасом.

— Господи, Лавкрафт! Видел бы ты то, что вижу я! — До крайности взволнованный, я вопрошал, что происходит. Лавмен отвечал дрожащим голосом: — Я не могу тебе сказать… не смею… такое мне и во сне не снилось… не могу сказать… Этого достаточно, чтобы свести с ума… постой… что это? — Затем пауза, щелчки в трубке, и подобие отчаянного стона. И снова голос: — Лавкрафт… ради Бога… все кончено! Беги! Беги! Не теряй времени! — Весь вне себя, я лихорадочно просил Лавмена сказать мне, что происходит. Он ответил только: — Неважно! Торопись! — Тогда сквозь страх я ощутил что-то вроде обиды — меня раздражало, что можно поверить, что я так просто брошу товарища в беде. Не обращая внимания на его предупреждение, я сообщил ему, что спускаюсь на помощь. Но он закричал:

— Не будь дураком… слишком поздно… это бессмысленно… теперь не ты, никто ничего не поделает. — Казалось, что он успокоился — жутким, обреченным спокойствием, словно увидев и признав неминуемую, неизбежную погибель. Но все же его явно беспокоило, что я нахожусь в некой неведомой опасности

— Бога ради, выбирайся оттуда, если найдешь дорогу! Я не шучу… Прощай, Лавкрафт, мы больше не увидимся… Господи! Беги! Беги!

Когда он выкрикивал последние слова, его голос стал безумным и пронзительным. Я пытаюсь как можно точнее припомнить слова, но этот тон воспроизвести не могу. Затем последовало долгое — чудовищно долгое — молчание. Я пытался броситься на помощь Лавмену, но меня как параличом разбило. Малейшее движение было невозможным. Правда, я мог говорить и продолжал в волнении звать в трубку:

   — Лавмен! Лавмен! Что это? Что случилось?

Но он не отвечал. А затем случилось нечто немыслимо ужасное — кошмарное, необъяснимое, почти неописуемое. Как я уже сказал, Лавмен замолчал, но после бесконечного промежутка испуганного ожидания в трубке раздался новый щелчок. Я позвал:

— Лавмен… ты там?

И в ответ раздался голос — голос, что я не могу описать никакими человеческими словами. Сказать, что он был глухим… очень глубоким… неровным… студенистым… бесконечно отдаленным… неземным… гортанным… хриплым? Что мне сказать? В телефоне я слышал его… слышал, сидя на мраморной скамье на на том древнем неведомом могильнике среди крошащихся надгробий и гробниц, высокой травы и сырости, полета сов и ущербного серпа луны. Прямо из могилы он исходил, и вот что он произнес:

— ГЛУПЕЦ, ЛАВМЕН МЕРТВ!

Вот и вся эта проклятая история! Во сне я потерял сознание и в следующий миг проснулся — с первоклассной головной болью! Я так и не знаю, что это было — что на (или под) земле мы искали, или чьим был тот кошмарный голос в конце. Я читал об упырях… о могильных призраках… но черт… головная боль, которую я заработал, оказалась похуже сна! Лавмен посмеется, когда я перескажу ему этот сон! Со временем я собираюсь включить эту сцену в какой-нибудь рассказ, как включил другой сон в “Рок над Сарнатом”. Не знаю, правда, имею ли я право претендовать на авторство того, что мне приснилось? Ненавижу ставить себе в заслугу то, до чего я на самом деле не дошел сознательно, своим умом. Хотя, если не себя, кого же, Бога ради, тогда хвалить? Колридж объявил своим “Кубла Хана”, так что, пожалуй, объявлю-ка я эту вещь своей, и черт с ним со всем! Но, не поверишь, что за проклятущий сон!

Примечание переводчика:

Вот таким образом и появился Рэндольф Картер, любимый протагонист и альтер-эго ГФЛ… по крайней мере, его автор не убил, но вывел в целых пяти произведениях, считая “Неведомый Кадат” (и не считая беглого упоминания в “Чарльзе Декстере Варде”), — беспрецедентный случай!

Сэмюэль Лавмен, один из лучших друзей ГФЛ, стал Харли Уорреном. О нем будет рассказано в 9‑ой главе биографии Джоши; Лавмен был тремя годами старше Лавкрафта, был довольно неплохим поэтом, евреем (“семитская внешность”, да) и, самое любопытное, гомосексуалистом.

Слово “Галломо” (Gallomo) составлено из первых слогов фамилий Альфреда Гальпина, самого Лавкрафта и Мориса Мо (в сети письмо ошибочно помечено как адресованное Огюсту Дерлету). Посмотреть его в оригинале можно здесь.


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *